Госпожа Смерть. История Марии Мандель, самой жестокой надзирательницы Аушвица

Читая многочисленные свидетельства о зверствах и страданиях, можно потерять способность воспринимать реальные физические и эмоциональные страдания женщин от действий Марии. Это отстранение или оцепенение быстро проходит, если поговорить непосредственно с теми, кто столкнулся с ее жестокостью.

Несколько женщин, переживших Аушвиц, согласились поделиться воспоминаниями о Мандель. Их реакции и биографии столь же различны, как и истории, которые они описывают; их мужество и готовность заново пережить этот опыт полны глубины и смирения. В этих интервью оживают кошмары и пробуждаются жгучие чувства, которые все еще свежи спустя шесть десятилетий. Внешне женщины разные, но у всех на руках вытатуированы номера.

Одна сногсшибательная женщина появляется на пороге после того, как ее позвал муж; и в восемьдесят девять лет она все еще красива, перламутровые пуговицы на ее рубашке – произведение искусства. Даже номер, вытатуированный на ее теле, маленький и аккуратный. Она работала секретарем в лагерном управлении и признается, что, если бы не ее красота, она бы не уцелела. Ее самым ярким воспоминанием о лагере является то, как она тайком плюнула в еду нацистскому надзирателю в кабинете.

Другая уцелевшая – маленькая, бдительная, энергичная, осторожная женщина. Ее глаза полны любопытства и тревоги, на руке – большая и неряшливая татуировка. «Мы прибыли одними из первых, и у женщин не было опыта». Она может говорить с нами лишь коротко, пока воспоминания не начинают захлестывать ее. Она – живой пример того, как тяжело вновь переживать эти воспоминания и как необыкновенно мужественны выжившие. И когда она сворачивается калачиком, будто раненый зверь, мы быстро уходим, чтобы не усугублять ее боль и отчаяние.

Некоторые уцелевшие рады возможности поделиться своими воспоминаниями, и одна из них, худощавая женщина с рыжевато-каштановыми волосами и проницательными карими глазами, тепло приветствует нас. Эта женщина блестяще образованна, начитанна и раньше работала библиотекарем. Она живет в большом многоквартирном доме, где вдалеке слышны звуки скрипки. Сначала она много смеется и быстро начинает подробно рассказывать все, что помнит о Мандель; почти тридцать минут без остановки, словно поток сознания.

Затем, внезапно, она отключается. Настроение в комнате меняется, мрачнеет, она становится хмурой и немногословной. Она резко просит закончить интервью, ей нужно «принять лекарство». Наша встреча заканчивается печально: она прогоняет нас из своей квартиры, говорит нам убираться подальше и побыстрее!

Одна из уцелевших, которая в последующие годы станет мне близкой подругой и истовой защитницей памяти о лагерях, вела себя совершенно по-другому во время своего первого интервью. Она замкнута, застенчива, не стремится откровенничать. У нее красивое лицо: высокие скулы, на лице не так много морщин, чистые белые волосы и нежная улыбка, от которой наши сердца обливаются кровью.

Несколько раз прервав интервью, она удаляется на кухню, чтобы собраться с мыслями. Потом мы успокаиваем ее, меняем тему на что-то более приятное. Она похожа на подбитую птицу в руках: ранимая, поврежденная, хрупкая, но при этом настоящий боец. Она не смирилась с Аушвицем и с тем, через что ей пришлось пройти, и никогда не смирится. Вместо этого она использовала свою память как топливо, подпитывающее ее труды в сфере образования – вплоть до самой смерти в возрасте 103 лет в 2018 году.

Другой уцелевшей, что живет в курортном городке в Чехии, уже за девяносто, и она очень слаба. Тем не менее она находит в себе силы для интервью и накрывает красивый стол с бутербродами. Через полчаса она просит сделать перерыв, чтобы как-то собраться с силами и продолжить.

Одна женщина делится своими воспоминаниями в годовщину своего ареста:

– Для меня это особенный день, но я говорю это не для того, чтобы вызвать у вас чувство вины, разжечь в вас какие-то эмоции или потребовать извинений. Просто сегодня, после стольких лет, я смотрю на вещи по-другому. Я благодарна за каждый день своей долгой жизни³.

Зофию Циковяк, которую друзья в Биркенау прозвали «философом», неоднократно били за то, что она осмеливалась смотреть в глаза нацистам. Ее словно окружает свет, ее дух настолько же силен, насколько слабо ее тело. По ночам Зофия окружает свою кровать стульями – так она защищается от кошмаров, из-за которых часто неожиданно просыпается и встает с постели. Она рассказывает нам, как недавно лежала в больнице:

– Там не было стульев, и я спрыгнула с кровати, потому что мне приснился кошмар, и сломала себе нос⁴.

В конце нашего интервью Зофия больше интересуется тем, что из себя представляет автор будущей книги; она не спрашивает о заслугах или дипломах, а просто настойчиво спрашивает: «Да, но что вы за человек?» Когда автор после некоторого раздумья отвечает: «Мне хотелось бы думать, что я из тех, кто прятал евреев во время войны», Зофия оценивающе смотрит на нее со всей печалью мира в глазах. В них есть и сомнение, и надежда.