Госпожа Смерть. История Марии Мандель, самой жестокой надзирательницы Аушвица

В свою очередь, Альма прикладывала много усилий, чтобы составить интересные программы для воскресных концертов. Некоторые музыканты бунтовали против включения более легких произведений, учитывая атмосферу лагеря смерти. Но Альма всегда твердила, что «оркестр означает жизнь!»⁷.

Временами Альма пользовалась своим влиянием на Марию, чтобы выпросить у нее дополнительную еду для музыкантов, но, похоже, старалась не злоупотреблять этой возможностью. Ведь Мандель уже предоставила женщинам оркестра значительные преимущества, включая прогулку на природе после визита Эйхмана⁸. Поэтому Альма не хотела просить эсэсовцев о слишком больших одолжениях.

Скрипачка Виолетта Жаке вспоминала, как Мандель однажды сказала Альме: «Если вам нужен хлеб, то попросите меня. Я распоряжусь, чтобы его раздали»⁹. Через несколько дней девушки напомнили Альме об этом предложении, и она отказалась, сказав, что они плохо сыграли на последнем концерте. Это вызвало некоторое недовольство. По мнению близких к Альме людей, она отказалась от услуг эсэсовцев, пытаясь сохранить достоинство и собранность и вдохновить оркестранток вести себя так же. Альма считала, что такая жесткая дисциплина необходима для защиты жизни каждого из них. У нее также было тонкое чутье относительно того, как далеко она может зайти в общении с Мандель.

Такой же смелой Альма была в общении и с другими нацистами, помимо Мандель. Во время одного воскресного концерта несколько эсэсовских женщин в зале начали смеяться и ругаться. Альма остановила музыку, сделала глубокий вдох и сказала: «Я не могу так играть». Разговоры прекратились, и оркестр продолжил играть¹⁰.

Заключенные всегда поражались тому, что Альма перечила эсэсовцам. Анита Ласкер-Валль подчеркивает:

– Она вызывала у нас безусловное и абсолютное уважение, и, судя по всему, у эсэсовцев тоже. Я не сомневаюсь в том, что права, когда говорю, что она занимала уникальное положение¹¹.

Со своей стороны, Мандель имела дело с другими надзирателями и эсэсовцами, особенно с Марго Дрексель и Антоном Таубером, которые открыто выступали против оркестра и считали его участников лентяями. Таубер настаивал на том, чтобы музыкантам поручили обычную работу.

Считая, что для поддержания исполнительского уровня оркестра ей необходимо повышать качество исполнителей, Альма спровоцировала некоторый конфликт, когда начала добавлять в состав оркестра евреев. Когда Мандель заметила, что в оркестре появились новые музыканты с семитскими чертами лица, это стало проблемой. Всякий раз, когда Мария была чем-то расстроена, взволнована или тронута, ее лицо покрывалось большими красными пятнами или крапивницей. В тот момент ее лицо тоже пошло пятнами, и она возмущенно рявкнула на Альму, заявив, что не желает иметь «еврейский оркестр»¹². Оставшиеся в живых музыканты помнят, как побледнело в этот момент лицо Альмы.

Во время следующего разговора в лагерном кабинете Мандель снова «накричала на Альму за то, что она замышляет против польских женщин и потворствует еврейским музыкантам», и обвинила ее в том, что она освобождает заключенных арийцев и ставит на их место евреев. Мария заявила, что запрещает Альме переводить арийцев на другие должности без ее на то разрешения. В конце концов обе женщины пришли к непростому перемирию: Альме было разрешено принимать еврейских музыкантов, но приказано поддерживать оптимальное равновесие между количеством еврейских и нееврейских исполнителей¹³.

Альме приходилось ежедневно ходить по непростой дорожке, балансируя между потребностями своих девушек в оркестре и постоянным давлением со стороны Мандель и других эсэсовцев. Она всегда знала, что отношения, которые сложились у нее с Мандель, будут лишь настолько крепкими, насколько хорошо будет играть оркестр.

– Альма несколько раз упоминала, что оркестр должен играть хорошо, потому что пока он играет хорошо, мы будем нужны. Если оркестр не будет играть хорошо, мы все отправимся в газовую камеру, а затем – в крематорий¹⁴.

Что касается Марии, то благодаря таланту Альмы оркестр стал предметом ее гордости. Она гордилась тем уважением, которое он ей приносил. Гордилась, что высокопоставленные мужчины-офицеры в лагере теперь старались приходить на концерты. Гордилась, что благодаря Альме итоговый продукт был так хорош.

Мария также находила в музыке спасение, даже утешение. Музыка позволяла оставить лагерь, грязь, череду смертей и мечтать о другой жизни, где ее обязанности не будут обходиться такой, по ее мнению, дорогой ценой.

Глава 48 Рождество в Аушвице