Госпожа Тишина

Светящиеся лица сейчас несколько побледнели… и начали изменять свою форму. Многоголовый раздувался от гордости, демонстрируя свое преимущество, а души, что были его спутниками, стали еще более деформированными, еще более чудовищными. У одних рты растягивались в призрачных улыбках, открывая громадные зубы; другие же скорчились, отрастили маленькие ручки и ножки, поползли по камням.

Светящиеся деформированные младенцы с трудом, но двигались к Кентаро.

Дух избежал удара острием нагинаты, отскочил.

«Твоя душа принадлежит мне! – кричал в его мыслях Многоголовый. – Так мы собираем долги, мы, жители укрытой крепости! Так мы чтим забытых и заброшенных, так спасаем тех, кто не может рассчитывать на спасение!»

Светящиеся младенцы жутко и зловеще захихикали.

Кентаро потянулся за божественной сакурой, схватил последнюю горсть, швырнул ее в противников… Лепестки мгновенно почернели, не родив ни искры света.

«О нет, Дух. Сила ками здесь уже не работает».

Алый Клинок горел в его руках жаждой крови. Кентаро ударил. Рубанул одного младенца, разрубил светящуюся голову. Сокращал дистанцию между собой и противником, чувствуя на щиколотках и плечах жадные зубы призраков.

«Они голодны, Дух! Хотят есть!»

– Я дам им поесть! – злобно прошипел в ответ Кентаро.

Он нырнул под удар нагинаты, провел собственный. Красный клинок рассек воздух. Затрещал механизм складного щита. Многоголовый бешено взвыл от боли. Катана отсекла руку с полураскрытым щитом чуть выше локтя. Клинок потянул за собой капли алого. Кентаро развернулся, на лету поймал отрубленную конечность, отскочил от падающего на колени противника.

«Нет!» – в унисон закричали мысли многих разумов.

– Да, – ответил Дух.

Кровь хлестала из обрубка, когда Многоголовый рухнул на колени, отчаянно опираясь на нагинату. Светящиеся призраки уже ползли, уже ползли к нему, чувствуя слабость и страх. Зубы вонзились в щиколотку, оторвали кусок мышцы с бедра. Младенцы взобрались выше, к груди, летающие головы уже пожирали горб чудовища.

«Нет».

Кентаро отступил еще дальше, все еще сжимая в руках отрубленную конечность.

«Месть! Отмщение!» – уже в агонии заревел Многоголовый.

– Милость. Справедливость, – шепнул в ответ Дух, покидая пир призраков.

* * *

Он сидел у самого выхода из пещеры и пробовал отдохнуть. Только лишь пробовал, потому что в окружении очередных оскверненных алтарей чувствовал себя загнанным.

Да, он победил Многоголового.

Убил противника, который буквально был не от мира сего. И все же Кентаро не чувствовал себя победителем. Ведь Многоголовый был просто еще одним обиженным существом, отвергнутым только из-за своей непохожести, уродливости. То, чего он не нашел в мире людей, нашел в мире богов, демонов и духов. Магия стала протезом, который заменил все, чего тот никогда не мог бы иметь в действительности.

Кентаро еще раз взглянул на лежащую рядом отрубленную изогнутую руку чудовища.

Чудовища? Нет! Человека!

Он уселся поближе к ней и осторожно стащил с нее механизм раздвижного щита. Потом долго пытался закрепить его на своем левом предплечье. Когда это наконец удалось, Дух даже поразился – насколько оказалось просто.

Механизм так точно соединился с его кёкэцу-сёгэ, словно оба предмета вышли из-под руки одного и того же ремесленника. Может ли такое быть, чтобы два инструмента, добытые в настолько далеких друг от друга частях страны, создал один и тот же мастер?

Он взмахнул левой рукой. Щит раскрылся с громким треском. Если бы он присел, то мог бы скрыться за ним практически полностью. И даже стоя получал преимущество над любым неприятелем. Опасней любой атаки оказывалась возможность эффективной обороны.

Он взглянул вдаль, пытаясь взглядом пробить завесу дождя. Где-то там, уже недалеко, была деревенька Симокаге. И где-то там, буквально в паре ри отсюда, находился и господин Конэко. И проклятая красная ведьма, и самый опасный враг – Госпожа Тишина.

Дух еще раз испробовал механизм щита. Надеялся, что сталь выдержит удары ножей. Спустился вниз, ступая осторожно, чтоб не поскользнуться на скалах.

Деревенька была близко.

* * *

Кицунэ обещал себе, что, как только почувствует себя лучше, вернется к прежним обязанностям. Так и сделал.

Когда культя перестала донимать дергающей болью, а лихорадка – мучить его тело, шомиё приказал принести себе доспехи, а потом с небольшим отрядом выехал присмотреть за работами в поместье.

Его постоянно сопровождали его люди. Во-первых, потому, что Хаяи хотел показать всем – он вовсе не стал слабее, став калекой. Он все еще владел катаной, мог убить человека и одной рукой, а присутствие самураев, которым он отдавал приказы, лишь подтверждало это в глазах крестьян – Кицунэ Хаяи был по-прежнему грозным воином, и его следовало уважать!

Второй же повод вытекал из первого – шомиё все еще был слишком слаб, чтобы рисковать ездить в одиночку. Если бы что-то с ним случилось, то лучше иметь рядом верного подчиненного, чем рассчитывать, что какой-то крестьянин будет приводить его в сознание.