Госпожа Тишина

Кентаро нашел убежище в небольшой постройке, расположенной близ главной дороги к монастырю. Это, видимо, был какой-то склад, поскольку внутри было полно жбанов, сосудов, плетеных корзин и деревянных бочек. Вот только все это покрывал толстый слой пыли, словно никто не посещал это место уже много месяцев.

Неужели монахи бросили свои запасы и попросту закрылись в монастыре? Все на это указывало, поскольку Кентаро не заметил ни одного свежего следа, ведущего к его постройке. Ничего, что могло бы указывать на то, что в последнее время тут кто-нибудь бывал.

Он уселся в узкой нише между сосудами так, чтобы видеть вход, но самому оставаться невидимым. Присмотрелся к своим ранам.

Множество царапин и ссадин, больших и поменьше, в основном тех, что причинила ему проклятая магия Алой Дамы. К счастью, лезвия Змей даже не оцарапали его, но он все равно проглотил целебную гранулку, а потом съел зеленое печенье хака-на – лакомство, что лечит тело и разум, насылая на вкусившего его благословенный сон. Так оно и вышло – Кентаро попросту заснул. Это был один из немногих случаев в его жизни, когда он закрыл глаза не для бдительной восстанавливающей силы медитации, а для обычного человеческого – но непривычного Духам – сна.

И ему даже снились сны. Он видел в них госпожу Мэйко, вновь отрубал руку своему другу, господину Кицунэ. Обращался к нему и старый, слабеющий господин Нагата.

Мальчика же, господина Конэко, Кентаро во снах не видел.

Он проснулся, чувствуя, что прошли сутки, а может, и больше. Двери были закрыты точно так же, как он их оставил. И впрямь, никто не вспоминал о припасах в заброшенном складе.

Раз так, ими воспользовался Кентаро.

Он нашел немного сакэ, но на вкус оно отличалось от того, что пил с товарищами в поместье клана Нагата или раньше, в Кэдо. Видимо, это было ритуальное сакэ, слабее обычного напитка, зато с травяным послевкусием, долго остающимся на языке. Съел также много сытных сушеных рыбных кусочков имагава, не переставая удивляться, что монахи бросили такие лакомства. Благодаря этому их разгильдяйству он смог восстановить много сил.

Разгильдяйству? А может быть, за этим скрывалось нечто большее? Может быть, монастырь закрыл свои ворота, чтобы предаться святой аскезе? Кентаро слышал о таких случаях – монахи, чтящие Мудреца, часто устраивали долгие периоды поста, а то и просто голодали после выполнения некоторых важных для них обрядов… или перед их проведением. Это входило в подготовку души и тела.

Он вынул из сумки вееры, отобранные у ведьм. Лишь сейчас, в спокойствии рассматривая эти предметы, Кентаро смог в полной мере оценить изящество работы. Золотой веер украшали деревья, покрытые красивыми осенними листьями, а ворон на втором, черном веере был нарисован так детально, что видны были даже перья на крыльях.

Кентаро не мог отделаться от ощущения, что эти рисунки не просто украшение, но и имеют некое значение.

Магическое значение.

Дух чувствовал, что оба предмета излучают немалую силу, что он держит в руках предметы для наложения заклятий. Сможет ли, однако, он сам их использовать?

Он выглянул наружу, чтобы вновь присмотреться к монастырю.

Далекие здания, выстроенные высоко у горных стен, мосты, ворота; огромные храмовые постройки, накрытые желтыми от листвы крышами; где-то вдалеке виднелась и высокая многоэтажная пагода.

И никакого движения. Ничего, что указывало бы на человеческое присутствие.

Но люди были здесь, Кентаро был в этом уверен. И был уверен, что именно тут он найдет господина Конэко.

«Мне жаль, Дух, но та принцесса, которую ты ищешь, находится в другом замке».

Змеи, оружие мангутов, магия реки, таинственный огромный монастырь, скрытый от ненужных глаз при помощи заклятий пленного демона… Как, каким образом все это сливалось воедино?

Кентаро взглянул вверх. Он был уверен, что – подобно монаху – и он найдет ответы в храме.

И тогда наконец познает просветление.

Кентаро смотрел на Детей Воды.

Иногда у мгновения страсти бывали далекоидущие последствия. Тогда женщина, которая не могла себе этих последствий позволить или просто не была готова заводить ребенка, шла на реку, погружалась в нее по пояс и стояла так, бывало, что и по многу часов, если течение было не слишком холодным. В конце концов, однако, вода окрашивалась красным и у упомянутого мгновения страсти все же не случалось столь нежелательных результатов.

Но не только. Даже те женщины, что желали потомства, не всегда получали его в дар от богов. Иногда то, что предвещало счастье, заканчивалось разочарованием, болью и утратой. Порой приговор небес был иным, и хоть все шло к тому, что в хибаре или зале дворца вот-вот раздастся плач младенца, алое пятно на кимоно указывало, что дар материнства на этот раз боги забрали обратно.