Гость

– Ты помнишь, каким было озеро? Розовое на вечерней заре, тихое и серебряное белой ночью, бирюзовое по утрам. И над ним все время летали гагары.

– А помнишь эту песчаную дорогу вокруг озера в сосняках? Сосновые стволы были красные, а дорога пахла рыбой, потому что по ней проехали подводы с рыбным уловом.

– А помнишь, в сенях стояла большая деревянная кадка с моченой брусникой и ты ночью посылал меня к этой кадке, чтобы я принесла тебе бруснику, а я так боялась спускаться с нашего чердака. Вдруг попадется мышь.

– Хозяева уже спали в избе, а я слышал, как ты идешь в сенях босыми ногами, как хлюпает кружка, черпая брусничный сок, а потом ты осторожно возвращалась с полной кружкой, и под твоими ногами тихо поскрипывала лестница.

– А помнишь, как ты с лесником сажал лес. Лесник Степан вел под уздцы лошадь, ты шел следом с плугом, вел борозду, а я бросала горсти сосновых семян, видела, как на твоей спине потемнела от пота рубаха.

– Теперь там, должно быть, лес. В соснах белки, птичьи гнезда. Под соснами грибы, ходят медведи.

Они замолчали, блаженно улыбались, словно видели озеро, по которому пыла лодка, оставляющая за собой стеклянный след, и в оконце на их чердаке в сумерках появлялись маленькие паучки и учиняли таинственный танец, и всходила луна, огромная, желтая, оставляя на озере золотую дорогу, которая подходила к деревянным мосткам. Они кидались тогда с мостков в это золото, и он видел, как блестят под луной ее голые печи, как взлетают от ее рук золотые брызги, и он ее обнимал, прижимал к себе ее чудесное тело, а потом они шли в избу, опускались на свое шелестящее сеном ложе, в изнеможении лежали, слыша, как поднимается ветер и начинается танец ночных паучков.

– Почему ты тогда уехал? Почему меня бросил? Это было так ужасно! – горестно воскликнула она, и темная ложбинка между ее пушистых бровей стала заметной. – Что случилось с тобой?

Был знойный слепящий день, суливший грозу. Озеро тускло блестело. Вера с мостков стирала рубахи, стелила их на траве. Белые, красные, голубые, они лежали на зелени, раскинув рукава, и ему было тревожно смотреть на этот хоровод танцующих на траве, с пустыми рукавами, рубах.

Он шел по деревне, чувствуя, как печет непокрытую голову. В соседней избе хозяйка с внуками собирались в лес за черникой. Они стояли с корзинами, перед тем как погрузиться в смоляной, комариный жар леса. Веронову была неприятна мысль о лесной духоте, комариных укусах, липком поте.

На дворе соседнего дома лесник Степан строил лодку. Еловый комель с выгнутым корнем был закреплен на козлах. Лесник рубанком строгал доску, снимал завитки стружек, и, увлеченный работой, не ответил на приветствие Веронова. И это неприятно задело его.

На обочине виднелся валун, в розовом граните поблескивала слюда. У камня лежала узкая кромка тени, и вид этого камня, сухие блестки слюды, кромка тени почему-то испугали Веронова, и он поспешил пройти мимо камня.

Поодаль, полузасыпанное песком, лежало старое тележное колесо с поломанными спицами и ржавым ободом. Седое, растресканное дерево спиц, коричневый ржавый обод породили в нем тоску, унылую безнадежность, бессмысленность бытия, в котором все бренно, тускло, обречено на исчезновение под этим серым песком.

У крайнего дома на пряслах сохла медвежья шкура. Она висела мездрой наружу, отороченная жестким синеватым мехом. Белая мездра была в кровавых прожилках, на ней виднелась дыра от пули, сквозь которую пробивался мех. На мездре, еще влажной, сидели большие зеленые мухи. И вид этой сохнувшей шкуры, мысль о медведе, который недавно бродил в красных борах и лакомился черникой, оставляя синие горки помета, породил невыносимую тоску, бессилие, непонимание этой жизни. Как будто на солнце набегала тусклая мгла, и все вокруг было никчемно, ненужно. И лежащие на траве рубахи, и лицо соседки-карелки, замотанное в платок, и упрямое тупое скольжение рубанка по доске, и забытый Богом придорожный камень, и треснувшее колесо, и этот убитый зверь, которого смерть вырвала из леса, и Вера, женщина, с которой он обещал соединить свою, жизнь, стали ему чужими, неинтересными.

Хлынула тусклая мгла. Он качался, как на качелях, готовый упасть. Сходя с ума, спасаясь от своего безумия, он кинулся по дороге, сквозь лес, прочь от деревни. Сначала бежал, потом шел, задыхаясь, пока его не догнал допотопный автобус, и он укатил на автобусе, туда, к железной дороге, чтобы больше никогда не вернуться.

В Москве случились жуткие события августа. Ломалась страна, обломки свалились ему на голову, и он, спасаясь от этих обломков, от безумия, охватившего страну, уехал в Америку. Отправил оттуда Вере письмо, в котором писал, что им не надо встречаться, они несовместимые, чужие. И забыл о ней, не получив ответа.

Но теперь он видел ее милое, исстрадавшееся, любимое лицо и умолял о прощении.