Гость из пекла

— Бабушка, это не твой Константин Константинович! Это не он звонил! — выкрикнула Ирка. — Он, который звонил, сперва сказал — Ирочка! Откуда твой Константин Константинович может меня знать, если ты с ним в санатории познакомилась?

Бабка остановилась… и тут же продолжила шнуровать ботинки.

— Дурныци! Звычайно ж, я ему про тебя рассказывала! — Она выпрямилась и взялась за свое обтерханное пальто.

— Бабушка, не уходи! — бросаясь к бабке и обеими руками обхватывая ее поперек талии, крикнула Ирка.

— Стыдно-стыдно! — грозя Ирке пальчиком, лукаво сказала мама. — Я понимаю, ты привыкла, что бабушка всегда с тобой. Но у нее тоже должна быть личная жизнь. Знаешь, мама, возьми мою шубку, а то надевать на такой костюм — вот такое пальто… — мама скривилась и покачала головой.

— Я думала, ты скажешь, що стара я вже для вселяких Костянтын Костянтынычей, що чекають в гостинице. Дякую, Лариса! — бабка небрежно высвободилась из Иркиных рук, схватила мамин полушубок и, бросив: — Тоди я и сумочку твою визьму теж! — вихрем вымелась за дверь. — До утра мэнэ не ждите! — донеслось со двора, и звучно хлопнула калитка.

Ирка осталась, беспомощно глядя ей вслед, — и вдруг метнулась за своей курткой. Искать старые сапоги нет времени… Ничего, она до Таньки и в тапочках добежит, авось ноги не отвалятся.

— Ирка! — раздался сзади мамин голос. — Куда ты? Я не разрешаю выходить в таком виде на улицу — ты простудишься!

Мама оказалась между Иркой и входом.

— Мы опять наговорили друг другу глупостей. Что-то у нас с тобой никак… Пойдем. Пойдем на кухню, — жалобно попросила она. — Ты не завтракала и не обедала… Я тебе супчика нагрею… Нам надо поговорить сразу же, сейчас, пока эти глупые слова не встали навсегда между нами. — Мама потянула куртку с Иркиных плеч.

Ирка позволила снять с себя куртку. И пошлепала за мамой на кухню. Только кот жалобно мяукнул ей вслед.

Глава 23 Непослушная дочка

Есть не хотелось совершенно, но Ирка ела — упорно, через силу. Надо поесть. Хуже нет, когда в самый критический момент, требующий полной сосредоточенности, желудок вдруг превращается в дергающую и сосущую прорву. Впрочем, неправда, бывает и хуже. Когда в такой же критический момент хочется в туалет.

Мама порхала по кухне и, кажется, не знала, чем себя занять. Вскоре перед Иркой оказалась не только тарелка супа, но и хлеб, уже намазанный маслом, и подогретое мясо, и овощной гарнир на отдельной тарелочке, и испеченные бабкой булочки в плетенке, и свежезаваренный чай стыл в чашке, а мама все металась между холодильником и столом — зачем-то резала сыр и красиво раскладывала его на блюдце, потом колбасу, потом накладывала варенье в хрустальную розеточку… Количество тарелочек, блюдечек, подставочек и кастрюлек все росло и росло, Ирка уже всерьез начала задумываться, что мама станет делать, когда места на столе не останется совсем.

— Ну что ты молчишь? — плачущим голосом выдавила мама. — Что за девочка такая, молчит и молчит, как каменная!

Потому что перемолчать противника, заставить его высказаться первым — уже маленькая победа. Ирка вздрогнула — она думает о маме как о противнике.

Мама села напротив и горестно поглядела на Ирку поверх заставленного стола.

— Как же мы будем дальше жить, а, Ирка? — тихо спросила она.

Мама — не противник! Это ее… мама.

— Ты мама, — так же тихо ответила Ирка. — Ты скажи, как мы дальше будем жить.

Мамино лицо вдруг озарила улыбка, ясная, как проглянувшее сквозь тучи солнышко.

— Правда? — счастливо выдохнула она. — Я скажу тебе, как мы будем жить дальше, и ты так и сделаешь? — Мама облегченно рассмеялась. — Как здорово! Ну какая же ты молодец, Ириша! А Тео еще говорил, что с тобой трудно договориться. — Мама вскочила — радостная и легкая, как стрекоза летним днем. — Раз ты у меня такая чудесная девочка, быстренько иди к Тео, он тебе все скажет. Ему нужна помощь в делах, ну, он объяснит. А я пойду, наконец, спокойно телевизор посмотрю, раз бабушка ушла. Знаешь, до сих пор не могу немецкое телевиденье смотреть — людей понимаю, а телевизор… — Она помотала головой и, приплясывая, направилась к выходу из кухни.

— Мама! — в самую последнюю секунду успела заорать Ирка.

— Что еще? — мама обернулась — на лице ее была недовольная гримаска.

— Вообще-то, я не имела в виду… что решать, как нам жить дальше, ты будешь исключительно в свою пользу, — сгорбившись на кухонной табуретке, словно на плечи ей давила невыносимая тяжесть, горько сказала Ирка.

— Я думала, мы уже все обсудили! — вырвалось у мамы, и в глазах промелькнуло глубочайшее разочарование. Ну да, она считала, неприятный разговор позади, но противная девчонка снова заартачилась, и вместо приятного вечера у телевизора приходится объяснять, улещивать, уговаривать… Все эти мысли стремительно пробегали по маминому лицу, как тени летних облаков по воде, и каждая откликалась тягучей болью в животе у Ирки. Точно туда загнали длинную толстую щепку и теперь ворочают ее там. — Как ты можешь так говорить, Ира? — мама вернулась к столу. — Разве я не о твоем благе думаю?