Гость со звезды Ли Бо. Стихи и эссе

Легенды преподносят нам сцену встречи потомка Бо Цзюйи (великий поэт, младший современник Ли Бо) с духом Ли Бо в густом лесу на горной вершине, когда Ли Бо сообщает молодому человеку, что его предок тоже вернулся на Землю и поселился на соседней вершине.

В XI веке (в то самое время, когда было составлено наиболее полное собрание произведений Ли Бо) ничем не примечательный молодой человек по имени Го Сяньчжэн, успешно сдавший императорские экзамены и поступивший на службу, вдруг бросил всё и, обретя иную, напоминавшую Ли Бо, энергетику, из тихого, размеренного бытия вдруг ринулся в отчаянные эскапады в духе предка. Он начал писать такие стихи, какие, по оценке не молвы, а официальных хроник и знатоков, включая Су Ши, мог написать только Ли Бо. Не дух ли великого поэта спустя три века решил инкарнироваться вновь на Землю?

Сопоставим: между Се Тяо, которого по неясным для нас причинам Ли Бо выделял из сонма предшественников, и самим Ли Бо лежат те же три века! А цифра 3 в китайской нумерологии обладает особым сакральным смыслом: это «три времени» (прошлое, настоящее и будущее), в которые способны проникать буддийские архаты; это космическая триада «Небо – Человек – Земля», обнимающая собою всё сущее и определяющая ступень возникновения жизни на Земле; это три высших «чистых» мира небожителей у даосов, и т. д.

По достижении совершеннолетия (т. е. 20 лет) Ли Бо наделили вторым именем Тайбо, созвучным названиям и звезды, его небесного тотема, и уходящей в небо горы в современной провинции Шэньси, его земного тотема. Тем самым в имени поэта Земля и Небо соединились в неразрывность единой сферы.

В мифологизированной ауре пришествия Ли Бо в наш мир есть глубокий смысл. Он выводит поэта из земного ряда, показывая, что Ли Бо не «первый среди равных», а нечто большее, единственное. И явно неслучайна тут перекличка с легендами о рождении столь же неповторимого великана духа Конфуция, чьей матери на сносях приснился Единорог – мифическое животное, возвещающее явление миру великого мудреца. И второе имя Конфуция тоже, как и у Ли Бо, связано с возвышенностью: Цю, что означает холм (где находилась пещера, в которой и произошёл акт рождения будущего Учителя).

Горы для китайца – образования сакральные, и даже не только пять наиболее почитаемых массивов, именуемых «священными». Любое вздутие земли уходит от поверхности, устремляясь в небо. На склонах в уединении жили даосы, штудируя каноны и пронзая мыслью времена вплоть до Первоначала, той осенённой идеальным Небесным Дао «до-истории», когда люди ещё жили в гармоничном согласии с собой и Небом и безжалостная бездуховная цивилизация не вторглась в их безмятежность, которой впоследствии поэт Тао Юаньмин (IV–V вв.) придумал легендарное название «Персиковый источник». На священных вершинах существовали особые гроты, через которые адепты, посвящённые в даоские мистические тайны, могли выйти в иные пространства, освободившись от гнета времени и пространства. А вершина Куньлунь вообще пронзала облака, уходя в небесную непостижимость, и на склоне её стоял величественный дворец небесного Верховного Владыки.

Горы на всю земную жизнь остались для Ли Бо прибежищем души:

Почто ютимся мы в лазоревых горах?
Задумался, душа исполнилась услады…
Меж персиков ручей струится в полумрак,
Здесь всё совсем иное, чем мирские страды.

Поэт не зеркало, воспроизводящее мир, считающийся нами реальностью. Скорее это проектор, посредством коего на чувственный экран нашего воображения передаётся некий дематериализованный пейзаж бытия как канал в ту, без этого инструмента нами неощутимую, запредельность. Не пространство и время, не социум формируют поэта, а поэт создаёт их (транслирует из космического инобытия?!) и вкладывает в нас, обогащая будни, расцвечивая блёклый колорит плоской внечувственной сиюминутности.

Земное и небесное у Ли Бо соединяются и в его фамилии Ли, восходящей к царскому роду. Считалось, что поэт в родстве с императорами танской династии. Но и полуземной, полунебесный мифологизированный основатель даоской философии, которая вкупе с конфуцианством сконструировала сознание китайца, прозванный Лао-цзы («старый мудрец» или «старик-младенец», это имя можно интерпретировать по-разному, не забывая, однако, что древняя китайская мудрость заключалась не в многознании, а в детски непосредственном восприятии мира), носил ту же фамилию Ли, и Ли Бо почитал его как своего предка, презревшего суетное служение и сквозь «зыбучие пески» ушедшего верхом на чёрном буйволе в вечность.