Гость со звезды Ли Бо. Стихи и эссе

И циских гуслей-сэ[176] восточный лад,
И циньских струнных западный напев
Так горячи, что противостоять
Никто не в силах падким к блуду дев.
Их обольстительности меры нет,
Одна другой милее и нежней.
Споёт – получит тысячу монет,
Лишь улыбнётся – яшму дарят ей.
Что́ Дао тем, кому милее блуд!
Но время их стремительно уходит.
Они святых небесных не поймут,
Не различат божественных мелодий.

Песнь о близком конце [177]

Взметнулся велий Пэн[178] – о! Содрогнулся всяк.
С полнеба пал он – ах! Совсем иссякли силы.
О! Исполать ему! Забыть того нельзя,
Елико вознесён к Фусану[179], где Светило…
Но кто, прознав о том, слезу прольёт?!
Учитель Кун[180]? Уже давно он в бозе почиёт.

Эссе

Ода великой Птице Пэн [181]

В Цзянлине я как-то повстречал Сыма Цзывэя[182], отшельника с горы Тяньтай, и он изрёк: «Ты духом – горний сянь, твой стержень – Дао, к Восьми Пределам со святыми вознесёшься». Словами сими он подвиг меня на «Оду на встречу Великой Птицы Пэн с Волшебной Птицею Сию[183]». Она распространилась в мире от человека к человеку. Увы, мне это было мелко: без широты и без размаха. Я от неё позднее отказался, но в зрелые годы в «Цзиньшу» я прочитал «Во славу Великой Птицы Пэн» Жуань Сюаньцзы[184], и сердце дрогнуло. Я что-то вспомнил, но совсем не то, что в старой оде было. Сей свиток сохранился, да решусь ли я назваться тем, кто это сотворил? Быть может, только близким покажу. И вот он, этот текст.

Южанин[185] некий, праведник почтенный, служивший в Лаковом саду[186], был Знаменьем Небесным осенён и сочиненье несравненное исторгнул. Его реченья необыкновенны: сильней, чем в книге «Цисе»[187]. Поведал он о рыбине прозваньем Кунь[188], что в Бездне Севера жила, длиной, не знаю даже, во сколько тысяч ли. И обернулась Велиею Птицей Пэн, рождённой мутью первозданной. Плавник на Островах[189] отбросив, крыла раскрыла над Небесными вратами[190]. И море вздыбилось весенней зыбью, а меж ветвей Фусана[191] вышло солнце. Сотрясши рыком бездны, взметнулась Птица выше, чем гора Куньлунь. Чуть потрясёт крылами – всё окрест накроет тьма песчаной бури, и рухнут пять вершин, и сто потоков берега покинут.

Из дальней первозданной чистоты Ты взглянешь вновь на землю и, пронзив покровы облаков, вонзишься в бездну моря, вызвав волны невиданных высот – до тысяч ли. Затем на девяносто тысяч ли взметнёшься ввысь, оставив за спиной вершин громады и крылья погрузивши в облака, взмахнёшь крылом – придёт на землю тьма, взмахнёшь другим – опять вернётся свет. Стремленью Твоему достигнуть Врат Небесных предела нет, в Тумане Изначальном[192] Ты паришь, крылами сотрясая целый мир, сдвигая звёзды в небе, покачивая горы на земле, в морях рождая бури. Кто способен преграду Тебе поставить? Кто способен сдержать порыв Твой? Эту мощь и не узреть, и не вообразить.

Небесный Мост объяв за два конца, зеницами сверкнёшь, подобно солнцу и луне. Мелькнёшь мгновением, а рык громоподобный заставит тучи съежиться и снежный вихрь закрутит. Покинув дальний Север, Ты умчишься на Юг пустынный, крылом махнёшь, ветрило подгоняя, и снова вдаль. Дракон-свеча[193], рассеивая мрак, тебе путь трудный освещает. Там, под тобою, три горы священных[194]; они что комья малые земли, а Пять озёр великих – чаши с зельем. Душа святая, видя этот лёт, вдруг встрепенётся и сольётся с Дао, и даже Жэньский князь[195] уду закинуть не решится, и Хоуи[196] стрелы смертельной не запустит, и оба, воздевши к Небу взоры, вздохнут глубоко и печально.