Гостья из прошлого

Дневной визит охраняемого лица в туалет расслабил Мухина. Вылет обратно на Родину был назначен на десять вечера, а поскольку лицо в своих естественных отправлениях четко придерживалось одних и тех же сроков, следующий акт должен был произойти как минимум в воздухе, накануне посадки. Или, что гораздо более вероятно, в загородной резиденции, воздвигнутой среди знакомых берёзок и рябин. Поэтому хозяйственный и бережливый Мухин пожалел впустую расходовать мешок на внутренние покои заграничного замка…

— Мухин, мухой давай! Лети! — гремело в наушнике.

Лицо почему-то нарушило график. Последний шанс для Мухина состоял в том, чтобы перехватить бесценное выделение внизу, в подземелье одиннадцатого века, где пролегали водоотводные коммуникации. Необходимый для нештатной ситуации инструмент был также носим в заветном чемодане.

Мухин несся, как никогда доселе не носился. Он не видел ни богатых интерьеров, ни картин на стенах, ни застывших в нишах сотрудников секретной службы в одинаковом облачении. Перед его мысленным взором действительно промелькнула вся не слишком долгая и насыщенная жизнь, а еще пульсировало ключевое слово из характеристики — «надежный». Текст Мухин не видел, так как и он был секретным, а слово ему процитировал кадровик.

«Завалил службу… Подвел… Просрал… Разжалуют? Осудят? Посадят?.. Мама…»

Проклятая винтовая лестница задержала спуск. Спасибо легкой атлетике и регулярным тренировкам, в противном случае рассчитывать было бы не на что.

— Wer ist da? — залопотал сантехник из местных, в форменной жилетке и бейсболке, которого он без церемоний оттолкнул от подвальной двери.

Мухин даже не оглянулся.

— Давай, давай! Опаздываем! — подгонял голос.

На связи был Сашка Беляков, старший смены. В его присутствии Мухин обычно тушевался. Уж очень сильно Сашка отличался от него по физическим параметрам и не лез за словом в карман. Кроме того, по слухам, Сашкин отец занимал крутую должность в столичном министерстве. Слухи в секретной службе тоже не приветствовались, но порой сотрудники всё же обменивались ими, особенно если тема касалась карьерных перспектив.

На своих перспективах Мухин, пока добежал до канализационного коллектора в подвале, успел нарисовать жирный крест. Он рывком распахнул чемодан и выхватил оттуда специальный резак.

— Что там, Мухин? Что? Успел? Как слышишь меня? Прием! — надрывался Сашка.

— Работаю! — выкрикнул Мухин, примериваясь, как лучше вскрыть трубу.

Было очевидно, что вода с фекалиями потоком хлынет прямо на пол, и следовало не дать пропасть ни единой частице, ни одному миллиграмму или атому. «Вызову подкрепление, блокируют подвал, выставят пост. Всё соберу лично. Дальше пусть отстраняют, судят», — мигом сложился план действий.

— Работаешь, брат? — вдруг спросил Сашка с совершенно другой интонацией.

Мухин застыл с резаком, занесенным над коллектором.

В наушнике послышался раскатистый хохот.

— Отбой, Мухин! Учебная тревога.

Резервная группа, спустившаяся в подземелье через пять минут, застала Мухина сидящим на цементном полу в обнимку с чемоданом. Он смотрел в пространство перед собой и не реагировал ни на кого. «Ничего, ничего, — думал Мухин. — Генералом? Нет, Беляков, погоди. Я дослужусь. Я сам охраняемым лицом стану, будешь ты за мной чемодан таскать».

Без Москвы

Старшой докурил сигарету до самого фильтра. Постоял, сплюнул и закинул бычок в ржавую бочку с лужицей на дне. Из нее хозяева раньше поливали огород, а потом сбежали куда-то, бросив движимое и недвижимое имущество. Во время срочной службы и потом, на гражданке в Ростове-на-Дону, он не имел этой вредной привычки. Наоборот, занимался спортом, получил разряд по вольной борьбе. С мужиками на заводе выпивал по маленькой, но только в праздники. Жены друзей ставили его в пример мужьям.

— Отдохнули, расслабились, — с чувством сказал Старшой.

Ротный поставил задачу, которая была ему не по нутру. К разведке она имела отдаленное отношение, зато подразумевала особую ответственность. Слово «особый» в названии отдельного мотострелкового батальона никогда не обещало легкой жизни. Но, в самом деле, лучше бы речь пошла о взятии очередного «языка». А здесь — глаза к потолку, наивысшая степень секретности, операция на контроле у командующего…

В некогда жилой комнате, приспособленной под канцелярию, где состоялась постановка задачи, присутствовал человек с самого верха. Его фамилия, названная скороговоркой, наверняка была липовой, как, возможно, и звание. Полковник или подполковник — не один ли, собственно, хрен? Старшой видывал таких и в мирной, и в боевой обстановке. От последней они, как правило, технично уклонялись. Этот — рыжий, лупоглазый, с редкими бровями — небось таращился на свое начальство, будто хотел вылизать ему сапоги. Перед ними же он принял важный вид и вещал, как сам глава республики.

— Мы не имеем права на ошибку, — многозначительно объявил приезжий деятель.