Государева крестница

— Ошибаешься, боярин, сие весьма важно. Когда между мужем и женой нет согласия...

— Несуразное молвишь, дохтур, — прервал Годунов и даже засмеялся, махнув рукой. — Какое с женой «согласие»? Жена, она и есть жена. Курица не птица, баба не человек. Согласие! Да Боже упаси с бабой советоваться — она те такого присоветует, что век потом не расхлебаешь...

Бомелий, подлив гостю вина, отрицающе поводил пальцами перед своим носом:

— Не о том речь, боярин. Я говорю о согласии не разума, но телесного нашего естества, о согласии в плотской любви. Ты слыхал ли о Платоне?

— Кто ж не слыхал. А ты про какого? Преподобного пятого апреля поминают, а святого мученика — того в ноябре.

— Нет, нет! Был ещё один, греческий филозоф. Так вот, сей учил, что не отдельно сотворены были мужчина и женщина, но изначально являли собою единое существо, зовомое андрогин, сиречь женомуж. И были те существа столь могучи и свирепы, что боги — Платон был язычник, посему писал не о Боге, но о языческих богах — боги в наказание рассекли их каждого на две половины, мужескую и женскую, и люди поныне тщатся отыскать каждый свою утраченную часть.

— Ересь, — возразил Годунов. — Сказано убо в Писании: сотворена есть жена из ребра мужеска.

— Платон, полагаю, Писания не читал, — примирительно сказал лекарь. — Притчей же об андрогинах хотел пояснить, отчего мужчины и женщины бывают столь неистовы в своих страстях и влекутся друг к другу не токмо деторождения ради — как то видим у бессловесных тварей. И опять же не всегда лепоты ради телесной.

— Вот это верно, — кивнул Димитрий Иванович. — Любовь зла, полюбишь и козла. У брата жена была гораздо нехороша собой, тощая да нескладная, а жили, поди ты, душа в душу!

— Сие означает, что они друг друга нашли. Случается и обратное: к пригожей жене не лежит сердце, и не токмо сердце, но и всё естество её отвергает. Коли такое случится, надо искать недостающую «половину».

— Её, небось, попробуй ещё найди, — заметил Годунов и, поколебавшись, ножом подцепил с блюда ещё кусок каплуна.

— На то есть способы... По положению планет рассчитать можно. Я, к примеру, нашёл одну девицу, коя по всем статьям может оказаться «половиной» великому государю, — небрежно сказал Бомелий и предостерегающе поднял палец. — Я говорю: может! Покамест сие не очевидно. Буде моя догадка подтвердится, было бы от того его царскому величеству великое облегчение и польза... Теперь ты понимаешь, чего ради спросил я о царице Марье?

— Понимаю, да... как не понять. — Годунов замялся. — Только вот ответить на твой вопрос не сумею.

— Часто ли посещает государь её опочивальню?

— Про то мне не всегда ведомо. Знаешь сам, там есть особый переход. А ты бы у планид спросил, — не без ехидства предложил постельничий. — Уж коли они тебе половинку подсобили сыскать...

— Непременно воспользуюсь твоим мудрым советом, — злобно улыбнувшись, сказал лекарь.

Подворье Годуновых располагалось тут же, в кремле, рукой подать. Поддерживаемый под руки двумя слугами, Димитрий Иванович благополучно поднялся на своё крыльцо, от выпитого его пошатывало, но голова оставалась ясной. Что-то этот немецкий шпынь задумал... Проведать бы — что! В начале ужина нынче, пока разговор шёл о том да о сём, Елисей жаловался на нерасторопность русской прислуги: никак, мол, не удаётся нанять кого-нибудь из здешних иноземцев, привёз с собой верного человека, так тот пропал... Подсобить, что ли, ироду?

16

Наутро после ужина у царского лекаря Димитрий Иванович велел позвать учителя, приставленного к племяннику. Учитель, дьячок от Кирилла и Афанасия, вошёл, отвесил поясной поклон и смиренно стал у притолоки, поглаживая редкую бородёнку. Поинтересовавшись Борискиными успехами в науке (учитель признал, что отрок проявляет более любознательности, нежели прилежания), Димитрий Иванович спросил про арапа, приходит ли еженедельно, как сулился.

— Приходить-то приходит, — дьячок вздохнул, — да, может, оно лучше было б, коли не приходил бы...

— Чего так?

— Непотребному ребёнка учит, — тихо сказал дьячок. — Конечно, воля твоя, а только...

— Как это непотребному? — встревожился Годунов. — Ты яснее-то говори!

— Да куда уж яснее... Давеча спрашивает его Борис Фёдорыч, верно ли, дескать, что Иерусалим — пуп земли, а он, арап то ись, предерзко ему ответствует, что нет, неверно сие, понеже земля шаровидна и пупа не имеет.

Годунов поднял брови, подумал.

— А она что... не шаровидна? — спросил он без уверенности.

— Того быть не может. Посуди сам, как бы на ней люди жить стали? Нешто они мухи? Земля подобна превеликой торели, сие всем ведомо.

Годунов ещё помолчал, сомневаясь.

— Однако ж... преславные мореплаватели гишпанские Васька Гамов и другой тот... как же его, дай Бог памяти... Магальяш вроде? Они ведь, так иноземцы сказывают, землю-то обогнули вкругаля, и откудова отчалили, туда и приплыли...