Государева крестница

— Они действительно скромны. Не дерзну назвать себя знатоком фармакопеи, но некоторые травы и снадобья мне случалось применять не без успеха.

— Так, так, — пробормотал лекарь, глядя на посетителя уже с подозрением. — И чего же ты хочешь от меня — поступить на службу?

— О нет! — Юсупыч выставил перед собой ладони. — Осмелился бы я? Господин, мне надо уехать из этой страны, но я здесь как бы пленник: меня схватили в Ливонии, где я пользовал одного рыцаря, и заставили лечить московитов, а потом привезли сюда — я так и не понял, в качестве кого. Меня держал в услужении некий стрелец, истинный варвар, и я от него сбежал. Видишь, я ничего не утаиваю! Да, теперь я беглец, горе мне, а кто же выпустит из этой ужасной страны беглеца? Меня сразу схватят на рубеже, я слышал, что порубежная стража здесь свирепа, как нигде в христианском мире. Господин, сделаю ещё одно признание: я правоверный, исповедую закон Магомета.

— Я догадался, — кивнул Бомелиус. — В Магрибе, полагаю, не так много христиан.

— Ты прав, о мудрый, их там совсем немного. Тебе не омерзительно присутствие мусульманина?

— Нисколько, я в этих вопросах более чем терпим. Объясни, однако, чего ты от меня хочешь.

— Всего лишь позволил себе надеяться... Учитывая твоё высокое положение при здешнем повелителе, — Юсупыч прикрыл глаза и поклонился с прижатой к сердцу ладонью, выказывая почтение и к повелителю, и к своему могущественному собеседнику, — может быть, я осмелился бы попросить снабдить меня охранной грамотой для выезда за рубеж?

— Но этим ведает Посольский приказ, если не ошибаюсь.

— Ты, как всегда, прав, но посуди сам, кто же в этом приказе станет разговаривать с безродным чужеземцем, да ещё пленным из Ливонии, да ещё беглецом, которого наверняка уже разыскивает его звероподобный хозяин? Вот если бы я пришёл туда с бумагой от твоего великолепия, где было бы написано, что ты хочешь послать меня во владения султана ли, императора ли — это несущественно — для покупки редких снадобий, кои тебе необходимы...

— Нужные снадобья я обычно заказываю через купцов, это известно. В Посольском приказе немало удивились бы моему намерению послать с такой миссией случайное лицо.

— Почему «случайное»? Ты можешь представить меня как своё доверенное лицо...

— Послушай... И кстати, как тебя зовут?

— Моё ничтожное имя, о великолепный, — Абдурахман ибн-Юсуф.

— Первое слишком необычно для христианского слуха, а второе, если не ошибаюсь, означает «Иосиф»?

— Так звали моего почтенного отца.

— В таком случае тебя не обидит, если я и тебя буду звать так же. Так вот, Иосиф, ты плохо знаешь здешние порядки, если думаешь, что московитов так легко провести. Им хорошо известно моё окружение, и они сразу спросят себя: откуда вдруг взялось это «доверенное лицо»? Здесь живёт самый недоверчивый народ в мире, они подозревают всех вокруг себя, и отчасти это объяснимо, поскольку они же — народ и самый предательский, все доносят друг на друга по малейшему поводу, а то и вовсе без повода, просто чтобы сделать зло соседу или приятелю.

— Тогда ты понимаешь, почему я хочу покинуть эту страну!

— Понимаю и не намерен тебя отговаривать, но едва ли смогу помочь. Соглядатаи наперечёт знают моих слуг, впрочем, эти слуги и сами соглядатаи... здесь так принято. Если кто из местных нанимается служить чужеземцу, его тотчас обязывают неукоснительно доносить обо всём, что он увидит и услышит в доме своего хозяина. Так что я никак не могу выдать тебя за моё доверенное лицо. Другое дело, если бы ты какое-то время у меня прослужил...

— Горе мне! — воскликнул Абдурахман ибн-Юсуф.

— ...это могло бы решить проблему, — продолжал Бомелиус. — Если ты действительно сведущ в фармакопее, я мог бы сделать тебя своим... ну, скажем, апотекарием... и со временем, когда тебя действительно будут знать как моего помощника, почему бы тебе не поехать куда-нибудь по моему поручению. Это, я думаю, нетрудно будет устроить. Но не сейчас.

— Горе мне, — повторил Абдурахман, — видно, умереть здесь предначертано в книге моей судьбы. А против воли Всемилостивейшего мы бессильны! Прости, о мудрый, что отнял твоё драгоценное время...

— И что же ты намерен делать?

— Попытаю счастья у персидских купцов, вдруг кому-то понадобятся мои услуги — хотя бы как толмача.

— Но почему тебя не заинтересовало моё предложение?

Абдурахман уставился на него изумлённо:

— Прости... какое предложение?

— Поступить на службу ко мне, я же сказал.

— Но я... я не понял это как предложение, о великодушный! Мне подумалось, что ты просто упомянул об одной из возможностей — если бы...

— Нет, почему же. Мне действительно нужен помощник, которому я мог бы доверять приготовление несложных снадобий. Разумеется, надо проверить твои знания, но если ты мне подойдёшь — почему бы и нет? Тогда, повторяю, по прошествии некоторого времени я смогу помочь тебе уехать отсюда... если не передумаешь.

— Твоё великодушие не знает границ!

— О нет, я не великодушен, — Бомелиус усмехнулся, — но я умею ценить верную службу. Думаю, ты не пожалеешь, что поступил ко мне...