Государева крестница

— Надеюсь не дать и тебе повода раскаяться в том, что дал пристанище бездомному! Однако, если, как ты говоришь, вкруг тебя множество соглядатаев, то не возбудит ли их нечестивого любопытства моё появление под твоим кровом?

— Не возбудит. Твоё появление вполне объяснимо: в Москву ты прибыл с караваном купцов, подданных шаха или султана, здесь тебя обобрали и едва не убили уличные разбойники, так что купцы уехали без тебя. А я нанял тебя на службу — всё правдоподобно...

Раскаиваться в проявленном великодушии Бомелий начал немедленно, едва вызванный домоправитель повёл магрибинца в отведённую каморку. Доктор и сам не понимал, что это вдруг на него нашло; когда нежданный гость объявил о своём знакомстве с травами и снадобьями, сразу возникло подозрение, не хочет ли тот втереться к нему, царскому лекарю, в помощники. Такие попытки уже делались, и не раз, со стороны разных проходимцев — англичан, немцев, голландцев, — но он всегда пресекал их самым решительным образом. Однако на сей раз подозрения тут же рассеялись, едва магрибинец изложил свою просьбу. Хотя почему рассеялись — непонятно. Просьба помочь с отъездом из Москвы могла быть уловкой. Может быть, она ею и была?

Бомелий подивился сам себе, но решил, что столь необычный приступ доверчивости неспроста: может быть, это какой-то перст судьбы. Он так часто морочил людям голову своими «предсказаниями», что постепенно и сам проникся суевериями и стал верить, как выражаются московиты, и в сон, и в чох, и в вороний грай. В частности, он проникся уверенностью в том, что предназначен к каким-то необычным свершениям, и соответственно этому стал истолковывать всё, что бы с ним ни происходило. Именно так истолковал он и появление неведомо откуда взявшегося магрибинца: Магриб издавна славен по всему Средиземноморью как исконная земля магов и колдунов (здесь, в Московии, такой же доброй славой пользуется Корела с её волхвами, но, понятно, куда ей до Магриба). Мог ли он, «царский колдун», устоять перед искушением — взять себе на службу заморского чародея?

И всё-таки некоторые сомнения оставались, и доктор Бомелиус сам немало дивился упорству, с каким он их в себе подавлял. Обычно бывало наоборот: едва возникало малейшее подозрение, он уже никогда больше не доверял этому человеку полностью, даже если подозрение потом ничем определённым не подтверждалось, так и оставшись смутной догадкой. Это было одним из главных жизненных правил доктора Бомелиуса: видеть возможного предателя в каждом, с кем имеешь дело, даже если он и не вызывает подозрений, если же вызывает — считать его смертельным врагом.

Но разглядеть врага в магрибинце он почему-то не хотел. Хотя понимал, что это неразумно и неосторожно: сарацинский пёс мог быть подослан к нему кем угодно и с какой угодно целью, у него было здесь немало врагов — хотя бы те проходимцы, что безуспешно пытались втереться к нему на службу (несомненно, для того, чтобы потом при случае оклеветать перед великим князем).

Впрочем, с какой целью могли заслать к нему этого неверного? Бомелий не собирался посвящать его в свои тайны, а если предположить в нём отравителя, то какой же дурак подсылает с такой целью незнакомца...

Прежде всего, однако, следовало выяснить, действительно ли магрибинец может стать помощником, или он просто невежественный шарлатан. С проверкой Бомелий не спешил — два дня не вызывал к себе пришельца, словно забыл о его существовании, а потом велел привести в лабораториум. Войдя, Абдурахман отвесил хозяину почтительный поклон и огляделся, не выказывая удивления при виде диковинных инструментов и подвешенных к потолку гадов.

— Приходилось ли тебе пользоваться алембиком? — спросил Бомелий.

— У нас был поменьше, — сказал Абдурахман, глянув на очаг с вделанным в него перегонным кубом. — И несколько иной формы, — добавил он, подойдя ближе. — Шлем был выше, а трубка изогнута круче... вот так. Вероятно, этот предназначен для жидкостей более высокой летучести?

— Он годится для разных жидкостей, надо лишь хорошо следить за нагревом. Всё дело в огне.

— Ты прав, о мудрейший, — согласился магрибинец. — Умело поддерживать огонь, чтобы не дать составу вскипеть или переохладиться, — это требует умения.

— Ты что же, — Бомелий усмехнулся, — тоже охотился на красного льва[16]?

— Так далеко не простиралась моя дерзость, я не помышлял даже о белом! Нет, господин, я всего лишь пробовал изготовлять некоторые лечебные составы. В известных случаях неживая природа способна врачевать человеческий органон не хуже трав. Возьми серу, Меркурий, некоторые другие металлы...

— Похоже, ты следуешь учению Парацельса?

— И у глупца могут быть верные мысли!

— Это Парацельс — глупец?