Государево кабацкое дело. Очерки питейной политики и традиций в России

Между тем развернувшиеся в стране исследования объективно показали утопичность мер, утверждавших немедленную трезвость в качестве «закона нашей жизни». Эффект кампании оказался непродолжительным, поскольку она строилась на всякого рода запретах, принудительном ограничении производства и продажи спиртного и т. д., что привело к временному уменьшению потребления алкоголя. Однако неблагодарное население быстро приспособилось к новой ситуации. Уже спустя два года показатели одного из главных завоеваний антиалкогольной кампании — снижения смертности — прекратили рост, и наметилась тенденция возвращения к прежнему, до 1985 г., уровню^{657}. Вопреки расчетам, не уменьшилось, а возросло количество алкоголиков, в том числе несовершеннолетних; причем прогнозы социологов предполагали увеличение их числа в 2–3 раза. Не радовала и поднявшаяся на алкогольной почве преступность, как это было и в 1915–1916 гг.^{658}

Материалы социологических исследований подтвердили неэффективность решения проблем пьянства традиционными запретительными средствами. Пить действительно стали как будто меньше; но соотношение непьющих, «малопьющих» и «часто пьющих» не изменилось, т. е. качественного сдвига в потреблении спиртного не произошло. Количество сторонников «сухого закона» не увеличилось.

Сохранилось и двойственное отношение к выпивке: 9/10 опрошенных на словах осуждали алкогольные напитки, но почти столько же их употребляли. А вот прямолинейную пропагандистскую деятельность официальных поборников трезвости народ воспринимал достаточно негативно: раздражало пустое морализаторство и то обстоятельство, что многие из них не являлись достойным примером для подражания^{659}. К тому же не изменились за годы «перестройки» ни огромная сфера неквалифицированного труда (где низкий социальный статус людей требовал простого и доступного средства компенсации^{660}), ни убогая сфера досуга. Обнаружилось, что административно-идеологический натиск не изменил сложившихся стереотипов поведения: спиртное по-прежнему выполняло, особенно у молодежи, важную роль в налаживании общения.

В российских условиях хронического дефицита бутылка прочно утвердилась и в качестве своеобразного эквивалента неформального экономического обмена: большинство опрошенных искренне полагало, что оказавшему услугу человеку непременно надо «налить» или «поставить»^{661}. Выводы были неутешительными: «Большинство (больше 70 %) респондентов пока не мыслит своей жизни без алкоголя», — а в обществе нет почвы для внедрения безалкогольных традиций и обычаев.

Традиции неизменно оказывались сильнее любых формальных и профессиональных запретов или обходили их. С ними приходилось иметь дело даже в центре отечественной космонавтики, что поразило японского стажера Тоёхиро Акияма: «…не лучшее впечатление о Звездном — это то, как там пьют. Речь не о количестве, я сам люблю посидеть в компании, хотя, начиная подготовку на космонавта, был настроен на ограничения. Встретился, однако, с проблемой прямо противоположной. В Звездном нет баров или пивных, формально там «сухой закон». Фактически же идет бесконечная череда дней рождений и других домашних праздников. В ритме, который для меня оказался невыносимым… Дошло до того, что я стал уклоняться от приглашений в гости, отговариваясь необходимостью заниматься»^{662}.

Проведенные в разное время и в разных местах опросы однозначно показали снижение популярности антиалкогольных мероприятий. Если в начале кампании ее поддержали 50–60 % опрошенных, то в 1988–1989 гг. — 10–20 %, а более половины уже не верили в успех^{663}. Эксперты научно-исследовательского центра Советской социологической ассоциации к 1990 г. пришли к выводу о надвигавшейся национальной катастрофе из-за дестабилизации экономики и роста социальной напряженности в обществе, одной из причин которой и послужила развернутая в 1985 г. кампания. По их мнению, устранить самогонный вал и прочие вредные суррогаты можно было только увеличением продажи алкогольных напитков и снижением цен, но не усилением административных репрессий^{664}.