Государевы конюхи

Данилка ничего не ответил. Выйдя с анофриевского двора, он смерил взглядом улицу и узнал вдали ворота покойной Устиньи Натрускиной, царствие ей небесное. Коли не Устинья — не было бы ему в жизни пути. Бывает ведь и такое — жила себе баба, жила, все бабьи глупости да хитрости совершила и через хитрость свою погибла. А совсем чужой человек загадку ее смерти разгадал, и отплатил ему за это Господь добром — начал понемногу в люди выводить…

Очень хотелось Данилке похвастаться своим удачным розыском (который, кстати, и с Федосьицей его познакомил), да не знал парень, как бы половчее начать.

— Так на Волхонку? — переспросила Федосьица.

Он кивнул, и точно так же, молча, они пошли к «Ленивке».

Третьяк Матвеев, Томила и Филат уже были там. Плясица Дуня с ними не пошла — была у нее на Москве родня, где можно переночевать.

Последним подошел Семейка.

— Ну, сговорился, — коротко сказал он Данилке. — Сегодня же и поедет. Да больше трех дней я у него не выпросил.

Данилка вздохнул. Он понимал, что и за это должен быть Ване благодарен, однако три дня на розыски убийцы, не оставившего никаких следов, — маловато…

Федосьица, оказавшись в кружале, чувствовала себя неловко — того гляди прочь погонят. Не любили целовальники баб, которые приходят пьющих мужей уводить!

Третьяк, который, коли судить по оживлению, был в кружалах частым и любимым гостем, догадался, в чем дело.

— А мы вот целовальника попросим — он нам особое местечко отведет, — сказал Третьяк. — Они люди умные. У них всякие тайники бывают.

На сей раз тайник оказался несложным — целовальник, Левонтий Щербатый, просто-напросто отвел все общество в погреб. Ему и раньше доводилось скоморохам такие услуги оказывать.

В погребе всякого добра хватало. Были там беременные бочки в тридцать и полубеременные — в пятнадцать ведер.

— Это еще не бочки, а бочата, — сказал выразившему удивление Данилке Щербатый. — Вот в обителях иногда такое стоит — диву даешься, как она, бочка, вообще в подвале оказалась! Не иначе, как сперва ее туда уложили, а потом над ней своды возводили. С места их даже никогда не сдвигают, а наливают и вино выпускают через особые дырочки с трубками.

Расселись на пустых бочатах и, дождавшись, пока целовальник уйдет, приступили к военному совету.

Ежели деревянная харя и впрямь примета для отыскания клада, то не с кладом ли увязана гибель купца Горбова? Эта мысль казалась самой разумной.

— Выходит, надобно нам побеседовать с кладознатцами, — сказал Третьяк. — У меня есть один знакомец, он обычно на Москве промышляет.

— Ну так он на прочих и выведет! — брякнул Данилка.

Семейка негромко рассмеялся.

— Дитя ты еще несмышленое. Они-то, кладознатцы, друг с дружкой на ножах. Каждый утверждает, что его кладовая роспись самая верная, а у других — тьфу, одно вранье и блядни. Ему-то, поди, о себе нужно первым делом позаботиться.

— А ежели по-умному? Завести разговор о соперниках — глядишь, и проболтается?

— Не проболтается, они ушлые, — разочаровал товарища Семейка. — Однако с чего-то тебе начинать надо. Вот и ступай, благословясь, вместе с Третьяком к его кладознатцу. Кто он таков? А, Третьяк?

— Звать его Абрамом Петровичем, откуда родом — шут его ведает, годами немолод. Божится, что сорок лет клады ищет, и немалое количество их уж взял.

— Погоди, дядя Третьяк! — перебил Данилка. — Да коли он хоть один путный клад взял — какого лешего ему дальше этим промыслом заниматься? Купил бы себе дом, завел хозяйство, лавки с товаром! А коли он сорок лет клады ищет — значит, мало что хорошего сыскал!

— Парень дело говорит, — поддержал Томила. — Я всяких умалишенных видывал. Ежели человек сорок лет одним и тем же занимается, а добра не нажил, — стало быть, его таракан обидел.

— Какой таракан? — едва ли не хором воскликнула молодежь — Данилка с Федосьицей и Филат.

— Сказывают, коли таракан спящему в ухо заберется, то все внутри головы он выгрызает. И человек ума лишается, — объяснил Томила. — Ну, растолкуй нам, дуракам, свет Третьяк, как это возможно — сорок лет клады находить и не разжиться?

— Очень просто, — не совсем уверенно начал Третьяк. — Прежде всего — не каждый день он по клады ходит, а только если попадает ему в руки кладовая роспись. Она тоже на дороге не валяется, за нее иногда большие деньги платить надобно.

— А чего же их продают? — опять не понял Данилка. — Будь у меня кладовая роспись — сам бы по ней клад взял.

— Вот про это ты того кладознатца, Абрама Петровича, спроси. Он-то расскажет, как клад одним в руки дается, а другим — не дается.

— Угомонитесь вы, — сказал Семейка, не имевший охоты слушать бесплодные рассуждения. — Скажи лучше, Третьяк, где твоего кладознатца искать.