Государевы конюхи

Налетчик повернул коня и помчался в сторону Тайнинского. В двадцати саженях от развилки он опять повернул, въехал в лес, спешился и пошел первой подвернувшейся тропой назад, разумно рассудив, что такого решения от него никто не ожидает…

— Да вылезешь ты оттуда?! — крикнул Семейка.

Данилка наконец дал волю Головану, и тот вынес его на дорогу. Тут же парень подтолкнул Бахмата каблуками, и бахмат вновь пошел наметом. Семейка с той же стороны объехал пытающегося встать коня и, даже не взглянув на неподвижно лежащего налетчика, поскакал следом.

Когда подъехал Тимофей, конь уже утвердился на ногах и тряс головой, пытаясь высвободить поводья. Но они были придавлены к утоптанной земле неживым телом. Падая с коня, налетчик проскользнул рукой в петлю повода, да на эту же руку и рухнул…

Данилка, держа над головой пистоль, исправно проскочил развилку и не сразу сообразил, что копыта Гвоздева коня перестали стучать. Когда Семейка нагнал его, он уже разворачивал Голована.

— Что, упустили, свет? — спросил Семейка.

— Упустили, черти?! — с тем подъехал и Тимофей.

— Черта с два его ночью в лесу поймаешь, — отвечал Семейка, ни на кого не взваливая вину за неудачу.

— Да чтоб он сдох без покаяния! — грянул Тимофей.

— Эй! Сюда! — зазвенело за деревьями. Голос был женский, сочный, певучий.

— Кто там орет?! — осведомился Тимофей, а Данилка уже знал и устремился на звук.

— Богдан Желвак! — отвечала незримая девка.

— Желвак?! А что с тобой такое поделалось, коли ты по-бабьи заверещал?!

В лесной чащобе грянул хохот. И сразу же Семейка, Данилка и Тимофей услышали, как по тропе бежит к ним человек. Через миг увидели сквозь листву факел. Еще чуть-чуть — и появился юный скоморох Филатка.

— Признали, нет? — спросил он, подняв факел так, чтобы конные могли разглядеть лицо.

— Признали! — бодро отвечал Данилка. — Как вы про Желвака-то прознали?

— Ты спроси, как он про нас прознал!

Филатка повел конных на поляну, являвшую вид ратного поля после побоища. Лежал, опираясь на локоть, Третьяк, а Лучка придерживал его за лоб — после удара, на время лишившего сознания, скомороха мутило. В трех шагах раскинулось тело того налетчика, которого приколол медвежьим ножом Богдан. Сам Богдан сидел рядом и растирал ногу, а рядом стояла, не зная, как помочь, Настасья.

— Жива, кума? — кинулся к ней Данилка.

— Твоими молитвами! — огрызнулась она. — Кабы не этот молодец, пропали бы мы все четверо!

— А где Томила?

— А Томила в «Ленивке» пьет. Не пошел с нами Томила! — Вдруг Настасья улыбнулась так, что в глазах у Данилки сразу же встал образ волчьей оскаленной пасти. — Ничего! Господь все видит! Господь предателей-то не любит, куманек! Самого предали — и этого греха он не прощает!

Семейка соскочил и сразу оказался на корточках возле Желвака.

— Что с ногой-то?

— Зашиб, — без голоса отвечал Богдаш.

— Не поломал? — Семейка прощупал сквозь порты колено и голень, в двух местах Богдаш зарычал, но это действительно был лишь нехороший ушиб.

— На коня влезть сможешь?

Богдаш пожал широкими плечами.

— Вдвоем усадим, — пообещал Озорной, соскакивая наземь. — Держи под уздцы, Данила. Сейчас мы его под мышки, он здоровой ногой в стремя…

— Там же у нас тележка есть! — вспомнил Данилка. — Этот аспид меня на тележке привез! Там она и осталась!

Тут Семейка с Озорным переглянулись и молча вскочили на коней.

— А что? — не понял Данилка.

— А то! Козла в огород пустили! — рявкнул Озорной и шлепнул коня плетью, не сильно, а чтобы понял необходимость сразу взять в намет.

Семейка поскакал следом.

Конюхи угадали — Деревнин, расставшись с Быком, закинул котел в тележку и поспешал не к Москве, а совсем в иную сторону, к Пушкину.

— С дороги сбился, свет? — полюбопытствовал Семейка, обогнав тележку и поставив своего бахмата поперек пути.

— Заворачивай оглобли, сучий сын, выблядок! — приказал не любивший тонкого обхождения Тимофей.

Делать нечего — подьячий покорился…

— Вот ведь приказные крючки, крапивное семя, ироды и страдники, прости Господи, — ворчал Озорной, сопровождая тележку. — Вот только недогляди за ними!..

Завести лошадь с телегой узкой тропой на поляну не удалось, и крепкий Тимофей на плечах вынес товарища к дороге. Лучка с Филаткой, не зная, как еще проявить благодарность, наломали на обочине веток, уложили в тележку, прикрыли епанчой Деревнина — и получилось довольно удобное ложе, куда с большим бережением и взгромоздили Желвака.

Данилке Озорной велел возвращаться к харе и забрать двух оставленных коней — того, что был под Деревниным, и другого, заводного, которого подьячий привел для Стеньки.

Парню очень не хотелось глядеть на свежую могилу.

— Ничего, свет, Бык наверняка дерном все прикрыл — ты и места-то не найдешь, — сказал, догадавшись, Семейка.

Светало.

Данилка нашел нужное место, въехал в лес и какое-то время таращился на деревья, пока не увидел медвежью харю. Она тупо глядела в просвет между стволами — на могилу кладознатца.

— Ну, довольна? — спросил Данилка.