Государевы конюхи

— Какую еще харю? — в голосе подьячего наконец-то прорезалось что-то человеческое. Он даже руку с пером отвел в сторону и опустил.

— Медвежью, как живая, из дерева резанную. Наверно, веревками примотана, — тут Тимофей повернулся к Данилке. — Данила, ты не заметил? Веревки были?

Парень помотал головой.

— А та харя глядела на поляну, и на поляне мы нашли мертвое тело.

— И это все?

— Все, поди…

— Мало, — твердо сказал подьячий.

— А ты спрашивай! — потребовал Тимофей. — Откуда мы знаем, что тебе полагается выяснить! Ты по-умному спроси — мы, как на духу, и ответим.

Тут дверь распахнулась. Вошел подьячий Земского приказа Гаврила Деревнин, а за ним земский ярыжка Стенька Аксентьев тащил на горбу лубяной, бедно расписанный короб, из тех, что приказные покупали за казенные деньги для хранения столбцов.

— Вот, Илья Матвеевич, сколько взяли, столько и возвращаем, — сказал Деревнин. — Все столбцы с нашими сверены. Из тех налетчиков, которые у тебя в розыске числятся, четверо наших, по нашим столбцам проходят. Надобно полагать, они-то на Москве краденое и сбывают. Кто прав-то оказался?

— Я, что ли, не говорил, что давно пора столбцы сличить? — огрызнулся Евтихеев. — Вот так-то и бывает, когда два приказа одними и теми же ворами занимаются! И кто ж таковы?

Деревнин протянул исписанный лист.

— Нарочно для тебя в обеденное время трудился. Поставь короб, Степа! Да бережнее!

Стенька опустился на корточки и дал коробу сползти прямо к стенке. После чего встал, очень недовольный. Как искать всякие разбойные имена по трехсаженным столбцам, так «мы», а как содеянным похваляться, так «я»!

— Вон оно что… — протянул Евтихеев и сунул лист под свиток столбцов. — Ну, благодарствую! Степа, ты короб-то левее передвинь, мы туда еще один поставим.

Стенька принялся пихать короб.

— Стало быть, харя глядела на поляну? И вы пошли, куда она глядела, и там было тело? На поляне? — вроде бы благодушно повторил сказанное подьячий и вдруг взвился: — Стало быть, с неба оно туда упало! Никаких следов, трава не примята, ни тебе копыт, ни тележной колеи, а тело с облака рухнуло!

— Вот то-то и оно, — согласился Тимофей. — Мы и сами удивились. Этот Терентий сам, своей волей на поляну пришел. А уж кому это понадобилось и за что его закололи — мы знать не можем.

Тут Озорной приосанился и заговорил отчетливо, все возвышая и возвышая голос:

— Мы — людишки государевы, государеву службу исполняем, для скорости дорогу спрямили! И для чего лесным налетчикам людей на поляны заманивать и ножом в спину убивать, нам неведомо! А ведомы такие дела Разбойному приказу! И потому мы, верные слуги государевы, сюда пришли! А коли бы на Москве беда стряслась — вон к нему бы пришли!

Последние слова конюх, указав на Деревнина, чуть ли не выпел мощным дьяконским басом.

— Нишкни, окстись! — разом замахали на него Евтихеев и Деревнин. — От твоей глотки окна вылетят!

Тимофей с неохотой умолк.

— И что мне с такой сказкой делать? — спросил Евтихеев Деревнина. — Явились, праведники! Ничего не видели, ничего не слышали, только тело подобрали! Может, мне теперь ту харю спрашивать, у нее сказку отбирать?

— Какую харю, батюшка Илья Матвеевич? — удивился Деревнин.

— Они, лесом едучи, деревянную медвежью харю на дереве нашли. Поехали, куда она глядела, и тут им мертвое тело явилось. Купца Терентия Горбова тело! Где харя — сами не ведают, меж Хотьковым и Пушкиным. А мне — разгребай!

— Да уж… — посочувствовал Деревнин, понимая, что вести розыск по делу об убийстве, имея такие скудные сведения, невозможно.

Стенька же, честно пихавший свой короб, замер, вспоминая.

Медвежья харя, медвежья харя… Да куда ж она там, в голове, завалилась?..

— Пойдем, Степа, — велел Деревнин. — У меня для тебя еще дельце есть.

И так вышло, что лишь у самой двери встретились взглядами Стенька и Данилка.

Стенька признал парня, из-за которого в присутствии важных чинов опозорился. Ну, не так чтобы он один, но хитрый Деревнин сумел все на него свести. Парень уже смотрел не таким странноватым оборванцем, и это было Стеньке обидно — ишь ведь, сопляк, а в люди выбился!

А Данилка узнал непонятно с чего обезумевшего земского ярыжку. Хотя тот был не в служебном кафтане, зеленом с буквами «земля» и «юс», а в одной холщовой рубахе.

Они не поздоровались, даже друг другу не кивнули — с чего бы вдруг? Век бы оба друг дружку не встречали!

Спускаясь с крыльца, Стенька все вспомнил.

— Гаврила Михайлович! Дельце есть!

— Какое? — повернулся к нему Деревнин.

— Там про деревянную медвежью харю толковали, что к дереву привязана.

— Ну?

— Так сосед у нас есть, Савватеем Морковым кличут, он по весне резал такую харю для потехи, и у него ее украли!

— Украли? Кому же это она понадобилась?

— А тому, поди-ка, кто ее потом к дереву привязал!

Подьячий хмыкнул.

— Полагаешь, лесные налетчики у деда харю унесли и для своих дел использовали? Может, ты еще понимаешь, для чего им ту харю к дереву привязывать?

— Знак. Примета, — наугад брякнул земский ярыжка.

— Примета?..

Тут лишь Деревнин остановился и повернулся к Стеньке.

— Ты, чай, ту харю искать пробовал?

— Да зачем? Баловство одно.