Государевы служилые люди. Происхождение русского дворянства

Каждый местнический счет отдельных лиц выражал, в сущности, известное соотношение старшинства и меньшинства родов. Члены рода не представляли собой равных величин пред такими же неравными величинами другого рода. Но все члены рода были связаны между собой своего рода круговой порукой: возвышение одного члена соответственно повышало значение всех родичей, возвышало весь род, как обособленное целое, хотя и составленное из родовых звеньев неравного значения. Понижение в местническом счете одного родича понижало остальных, младших, понижало нисходящие линии рода. Поэтому все родичи местничавшихся лиц принимали деятельное участие в споре, выступая в защиту своей родовой чести: старшие нередко отвечали за младших. Когда соотношение родов не было совершенно ясным, спорящие стороны должны были указать факты из совместной службы родичей и затем указать свое отношение к этим родичам. В иных случаях, когда взаимоотношение родов было очевидным, достаточно было одного обобщения более или менее известных фактов, достаточно было сказать, что «наше родство (князья Приимковы) с их родством (князей Долгоруких) нигде не бывало меньше», или «Ростовские нам (князьям Лыковым) не страшны», или «и лучшему (старшему) Колтовскому с последним роду нашего Пушкиных можно быть в меньших товарищах»[62].

Местничество соответствующих членов фамилий указывало на неопределенность старшинства или равенство этих фамилий. Но выражавшееся в местнических счетах постоянное, деятельное стремление родичей удержать за собой место, принадлежавшее предкам, приводило к более определенному взаимоотношению родов, как сомкнутых целых, независимо от старшинства членов внутри рода. Известный род тотчас же замечал, что соперничающему с ним роду «недоставало в случаях»; частое повторение такого недоставания, говорит Валуев, неизбежно приводило к понятию прямого старшинства одного рода перед другим. «Щербатовы большие бывали в меньших с Татевыми меньшими»; повторение такого отношения необходимо приводило к положительному старшинству всего рода Татевых перед родом Щербатовых[63].

2

Местничество устанавливало аристократический распорядок фамилий, размещая в известной иерархии целые роды или соответствующие по старшинству поколения родов. Возбуждая нередко постоянную вражду между родами, взаимные отношения которых еще не установились, местничество, вместе с тем, объединяло все аристократические фамилии в одно целое, в класс лиц, разместившихся между собою по отечеству и не оставивших места в своей среде новым, неродословным людям. Два рода могли долго спорить между собой за известное место, но если они не хотели уступить этого места друг другу, во имя своей отеческой чести, то еще менее уступили бы они это место кому-либо третьему, новому человеку, не имевшему никаких отеческих прав на него или имевшему еще более сомнительные права, чем обе спорящие стороны. Оба рода сочли бы себя обиженными и, оставив свою вражду, обратились бы с настоятельным челобитьем «об отечестве» против этого третьего пришельца. Новый неродословный человек стоял так низко с местнической точки зрения, что он не мог заявлять никаких притязаний на место среди старинных фамилий: «неродословным людям с родословными и счету нет».

Устанавливая иерархию родов, местничество вместе с тем закрывало доступ новым родам в среду известных фамилий. Оно имело, главным образом, значение сословно-оборонительной системы. Родословная знать, по замечанию проф. Ключевского, не раздвигалась, когда к ней приходили новые люди. Все места были распределены; пришельцам оставались места с самого края, ниже родословных людей. Родные царицы, незнатного происхождения, пожалованные в бояре, по свидетельству Котошихина, не ходили в думу и не бывали на обедах царя; им негде было сесть там ни в думе, ни за царским столом: «под иными боярами сидеть стыдно, а выше не уметь, потому что породою невысоки». В XV веке и ранее, во время сильного прилива в Москву знатных слуг, владетельных князей, московское боярство не раз должно было уступать этим пришельцам. «Приехал князь Юрий Патрикеевич, – отмечали в разрядах, – и заехал боярина Константина Шею и других». Но эти новые слуги разместились с московскими боярами, и затем московская знать теснее, чем прежде, сомкнула свои ряды и упорным местничеством охраняла себя от дальнейших «заездов».