Государственная Дума Российской империи, 1906–1917 гг.

Если внимательно прочесть соответствующие статьи нового Учреждения (33, 40, 41, 58, 59, 60), то увидим тесные рамки думских прав.

И новое Учреждение Думы, как и прежнее, исходило из того, что Дума по поводу «разъяснений министров» по своим запросам никаких постановлений, тем паче осуждений вроде требования отставки, принимать не может. Тут все по-старому. Все те стеснения для Думы, которые были изобретены в первом Учреждении ее, остались и после, во втором. Новое только в том, какое дальнейшее движение (по инстанциям) получает Постановление Думы, не признавшей возможным удовлетвориться объяснениями (отказом) министра по запросу. По первому положению это решение Думы, как указывалось, направлялось в Государственный Совет. По положению 20 февраля это решение представляется на высочайшее решение председателем Госсовета (ст. 60). Именно Совета, а не Думы, как логично можно бы полагать. Ведь согласно Учреждению Думы именно ее председатель представляет ее вовне, перед престолом прежде всего. Думе было все же дано право просить (не требовать) царя об увольнении министра, нарушавшего, по мнению депутатов, закон. Но ни одного раза этим правом Дума не воспользовалась. Просить Дума не желала.

Согласно Учреждению Думы, ее председатель всеподданнейше повергает на высочайшее благовоззрение отчет о занятиях Думы. Но из этого правила сделано исключение в угоду власти. Смысл этого исключения в различии статуса председателей двух палат. Если председатель Думы избирается последней (ст. 9), то председатель Госсовета назначается государем, и притом обязательно из членов «по назначению», то есть из среды экс-министров и прочих представителей высших звеньев бюрократии и придворных чинов, осевших в Совете. Разумеется, такой председатель защитит своего, «не выдаст Ивашку головой». Надо иметь в виду, что в высших эшелонах управления было много лиц, связанных узами давней дружбы, спаянных узами университетского, лицейского братства, полкового товарищества, соединенных родством, общностью служебных интересов. К примеру, Родзянко — председатель двух Дум, был в близком родстве с князьями Голицыными, Юсуповыми, и через последних — с императорской фамилией. Столыпин был в близком родстве с графами Толстыми, через них с князьями Волконскими, Гончаровыми… Боярский род Пушкиных имел общего предка с Романовыми и многими аристократическими родами. Эти родственные, житейские связи тоже сыграли свою роль в создании особых гарантий, защитных барьеров высшей бюрократии, сановников, от покушений на честь и достоинство со стороны «народных избранников». Цезарь выше ученых голов.

Н. И. Лазаревский был совершенно прав, заявляя, что для всей нашей государственной жизни при засилии, всевластии Угрюм-Бурчеевых «практическая значимость народного представительства заключается не только в том участии, которое оно будет принимать в законодательстве, а прежде всего в том, что народное представительство является единственной силой, на деле могущей уничтожить всевластие администрации и понудить ее к исполнению законов». Ограничения, так и хочется сказать — «уздечка», наложенные на Думу, и акты 20 февраля фактически не позволяли Думе выполнять эту свою функцию надзора за администрацией.

Какова же цена законотворчества Думы, если она бессильна в предотвращении нарушения законов, и какова цена ее решений, если их можно высшим должностным лицам нарушать, не страшась последствий. Словом, проблема «ответственности министерства» — это нечто большее, чем парламентские принципы формирования правительства, запросы. Это — основа правопорядка, законности, правового строя.