1 ноября 1916 г. открылась в назначенный срок пятая сессия Четвертой Думы. Первое же заседание ознаменовалось событием, которое вдумчивые и наблюдательные современники определили как «начало революции». С думской трибуны открыто, с вызовом императорское правительство и царская чета были обвинены в измене
. Ровно через четыре месяца это же слово повторит уже бывший император: «Кругом измена, и трусость, и обман!»1 (запись 2 марта в дневнике). Так кто же был изменником? В устах профессора, публициста, лидера оппозиции П. Н. Милюкова это обвинение было не экспромтом, а давно выношенным и продуманным, далеко рассчитанным действием. Оно было выдвинуто, обсуждено, продумано еще до сессии, на заседаниях бюро Прогрессивного блока и явилось плодом коллективного ума. Однозначный ответ в таких вопросах всегда субъективен, партийно-тенденциозен. Факты говорят сами за себя.В начале октября, за месяц до назначенного созыва Думы, руководство Прогрессивного блока обсуждало ситуацию в стране, уточняя тактику на предстоящую сессию. Ситуация обострилась в связи с «изменой» товарища председателя Думы прогрессиста Протопопова, назначенного царем в сентябре министром внутренних дел без согласования с Думой. Его авторитет в Думе был высок, он был главой думской делегации, посетившей с важным визитом союзные державы в межсезонные недели. Николай II рассчитывал этим улучшить отношения с Думой, ее руководством, но в думских кругах Протопопова объявили изменником и ставленником «старца».
Николай II надеялся найти в новом министре сильную личность. При этом царь учел, что Родзянко сам рекомендовал ему своего товарища (заместителя) по Думе в министры, правда, не внутренних дел, а торговли и промышленности. Назначение Протопопова вначале многие склонны были считать победой Думы, шагом на пути формирования Кабинета общественного доверия. Однако в прессе стала раздуваться его связанность с императрицей. На «ренегата» обрушились со всех сторон волны гнева. Однако он, по имеющимся фактам, не был сторонником сепаратного мира и не предал сознательно своих партийных коллег, что ему вменялось в вину. В конечном счете он не оправдал и надежд императора, как ранее — своих думских товарищей. Назначение Протопопова еще раз подтверждает, как был узок круг людей, на которых царская семья могла опереться, кому могла доверить свою судьбу. В недалеком прошлом, до избрания в Думу, Протопопов — богатый землевладелец и фабрикант, был видным делегатом симбирского земства, стараниями которого и попал в Думу. (Его симбирское происхождение невольно воскрешает в памяти имена двух других симбирцев — Ульянова-Ленина и Керенского: право же, богата земля симбирская.)
В руководстве Прогрессивного блока «измену Протопопова» обосновали не только его связью со «старцем», но еще более — его просчетами по внешнеполитической линии. Возглавляя думскую делегацию, на обратном пути из Лондона, в Стокгольме, Протопопов принял приглашение на встречу с нейтральными дипломатами, за которыми просматривался германский зондаж о возможности сепаратных переговоров о мире. По приезде в столицу он официально передал полученные данные. Тем не менее обвинение в «измене» ему приклеили прочно, получался дурманящий голову букет шпионов: Протопопов, Распутин, полунемец Штюрмер, к тому же немецкие фамилии давно и прочно осевших в царской свите всякого рода «бергов» и «фонов» — остзейцев и курляндцев. Оппозиционная пресса постоянно напоминала об этом, сознательно нагнетая атмосферу. За неимением фактов использовали прямую ложь.
Доходило до сплетен, что «Гессенская оса» (презрительная кличка Александры Федоровны) связывается с немцами по тайной рации, спрятанной в Александровском дворце. Вздорность этих пересудов позже полностью опровергли официальные материалы Чрезвычайной комиссии. Но они успели сделать свое недоброе пагубное дело. Удивляют во всем этом не обывательские пересуды и сплетни, а серьезное к ним отношение таких «государственных столпов», как Милюков и его однодумцы, сотоварищи по блоку, не гнушавшиеся использованием «псевдофактов» в своих политических целях.