Государственная Дума Российской империи, 1906–1917 гг.

Эти доводы были столь надуманными, обвинения столь нелепы, что послышались возмущенные голоса депутатов: «Подписи, подписи, имена!» Но оратор мог лишь заявить, что цитирует московские газеты. Почувствовав, что начинает терять доверие слушателей, оратор бросил в аудиторию напоминание о том, что Дума обвинила Сухомлинова в измене, не имея фактов, но их потом обнаружило следствие, что было неправдой: по делу Сухомлинова прямых доказательств измены не было найдено. Он был повинен в преступной халатности, неисполнении своего служебного долга. Упоминание о Сухомлинове, которого Дума считала ставленником камарильи, позволило Милюкову перейти к обвинению Протопопова, который, мол, прошел к министерскому кабинету через ту же «прихожую», что и военный министр, а затем последовала цитата из немецкой газеты, где говорилось, что Распутин, Штюрмер, Протопопов «составляют партию императрицы». В переводе с немецкого фраза о назначении Штюрмера звучала так: «Это была победа придворной партии, которая группируется вокруг молодой императрицы». И вся грязь полилась уже на «хозяйку земли русской». (Так именовала себя в официальной анкете Александра Федоровна.)

Гнилыми нитками шил узоры Милюков, но тем не менее связал имя императрицы со словечками «измена», «предательство», «сепаратный мир».

Выпад против царицы, тем паче необоснованный, был, строго говоря, в моральном отношении недопустим и по закону строго наказуем. И оратору пришлось для сохранения внимания продолжать нанизывать все новых «уток», прибегая к мюнхгаузеновским приемам.

Он напомнил Думе невольное восклицание военного министра Д. С. Шуваева (сменившего Сухомлинова), обвиненного по слухам в «измене»: «Я, возможно, дурак, но не изменник». С этим фактом Милюков вышел уже к заранее заготовленной формуле: «Либо измена, либо глупость — выбирайте». Он напомнил ряд крупных ошибок правительства, особо подчеркнул нелепость отставки Сазонова и передачу внешней политики в руки Штюрмера и резюмировал: «Нет, господа, воля ваша, уж слишком много глупости… трудно как будто бы объяснить все это только глупостью»⁹.

Позже Милюков признал, что, повторяя как рефрен фразу «глупость или измена», он акцентировал ударением последнее слово, и аудитория, вторя оратору, поддержала такое толкование «даже там, где сам я не был вполне уверен. Эти места моей речи особенно запомнились и широко распространились. Но наиболее сильное, центральное место речи я заимствовал из газеты „Новая свободная пресса“, где было упомянуто имя царицы». Это спасло речь, председатель, не зная немецкого языка, не прерывал оратора, оскорблявшего императрицу. Милюков признал позже, что выдвигал немотивированные обвинения, повторяя обывательские сплетни, Шульгин тоже позже констатировал в своих «Днях», что в речи Милюкова факты были подозрительными, «не очень убедительными»¹⁰.

Но дело было сделано. Оратор сходил с трибуны под восторженные восклицания, как говорит стенограмма, крики «браво», «бурные, продолжительные аплодисменты», рукоплескания почти всех депутатов, за исключением «части правых» (монархистов)¹¹.

Речь Милюкова сильно ускорила сползание страны в пропасть, по России еще сильнее завертелась сплетня о предательстве. Но так ли ее восприняла Дума, ведь доказательств не было, и это признал сам Милюков, правда, много позже, в мемуарах. Послушаем прежде всего председателя Думы М. В. Родзянко — тогда, в ноябре 1916 г., союзника оратора, через несколько месяцев, в феврале, уже опасного соперника. Мемуары Родзянко содержат некоторые вроде бы мелкие, незначительные детали, имевшие, однако, серьезные последствия. А в поступках, в поведении ряда лиц: Штюрмера, Протопопова, Родзянко просматриваются действия, не поддающиеся однозначной оценке. Все это симптоматично.

Рассмотрим эти «детали». Первое. Премьер знал о подготовленном обвинении в измене, встретился с Родзянко, пытался предупредить оглашение декларации прогрессистов, но потерпел неудачу. Родзянко посоветовал премьеру уйти в отставку немедленно и только так спасти честь, точнее, ее остатки. Этого требует, мол, «вся мыслящая, вся земская Россия». Вторая деталь. Родзянко знал о предстоящей острой демонстрации, внезапно заболел и не явился на первое заседание Думы, заменивший его товарищ председателя Варун не знал немецкого языка и прохлопал обвинение Милюковым царицы. По-видимому, Милюков знал о лингвистическом пробеле вице-председателя. Не было ли недомогание Родзянко «дипломатическим»? Родзянко утверждает, что Варуну стенограмма речи Милюкова была доставлена с пропуском немецких слов. То есть Милюков его попросту подвел, заведомо и сознательно. Отставка Варуна его чести не спасла. Он был замазан.