Государственная Дума Российской империи, 1906–1917 гг.

Между историками и правоведами не было в то время совпадения оценок в понимании терминов «самодержавие» и «единодержавие». Лазаревский указывал, что, согласно Основным законам (1832 г.), слово «самодержавный» есть синоним неограниченности «власти». Употреблены два слова, но смысл один — «та же власть». Лазаревский напомнил, что на аналогичной позиции стояли Н. М. Коркунов, А. Д. Градовский, авторы других курсов по русскому государственному праву, которые руководствовались понятийным аппаратом, задействованным М. Сперанским, то есть самодержавие означает не внешнюю самостоятельность, а внутреннюю ее безраздельность (Коркунов), русский император не разделяет своих верховных прав ни с каким установлением [органом власти] или сословием в государстве (Градовский).

Конечно, классики истории русского государственного права знали, что единодержавие — древний, широко употреблявшийся до Петра I термин и что лишь с «духовного регламента» великого императора был произведен крутой переворот в лексиконе, отождествивший волю монарха с правдой. Тогда как в святой Руси полагали, что правдой во всем ее объеме обладает лишь Господь Бог. Исторические изыскания, заявляет вдруг категорично Лазаревский, для нас совершенно безразличны. «Мы придерживаемся научнолитературного и народного словоупотребления и слово „самодержец“ употребляем как синоним „абсолютизма“, то есть в смысле неограниченной монархии»¹⁸. Это по меньшей мере весьма спорно.

Строго говоря, забвение «единодержавия», а к этому, в сущности, пришел Лазаревский, не стыкуется с духом и буквой Основных законов, где провозглашается единство и неделимость державы Российской. Она, конечно, фокусируется на особе императора. Граф М. Сперанский не мог не считаться с этим. Можно и должно его положения уточнить, развить, но только не игнорировать. Проблема единой и неделимой державы — это стержень государственного национального самосознания русского народа (всех трех его ветвей), да и подавляющего большинства нерусских этносов, соучастников становления и развития российской государственности. За единую неделимую Россию сражалась Белая гвардия (четыре года день в день). Можно и должно оспорить ее идеалы, но феномен единой и неделимой — это неопровержимый факт. Историк права обязан все это учитывать.

Еще раз подчеркнем важность историко-правовых данных. Формула единодержавия появляется в результате объединения русских земель (княжеств и республик) в единое государство. Государь всея Руси перестает быть данником ордынских ханов. Единодержавие — это не только суверенность, независимость, но прежде всего единство, целостность державы и неприкосновенность ее границ. Внутреннее единство, мощь объединенных земель обеспечивают суверенность, достойное место Руси среди сопредельных цивилизаций. Внешним, парадным выражением этого могущества, единства суверенного бытия и был царский титул. Критики самодержавия, требовавшие его сокрушения, не приняли этого во внимание. Били в царя, попали в Россию.

Казалось бы, с переходом к правовому государству надлежало поднять значимость государственного единства, его внутренней целостности, несокрушимость его границ, и отразить все это в новых правовых нормах, статьях правовых актов. Ан нет, сделали наоборот. Сказалась идеологическая предвзятость, сиюминутные потребности борьбы за власть. Противопоставления единодержавия и самодержавия, а затем забвение первой ипостаси, конечно же, не случайный просмотр или недомыслие. Эти два понятия — суть выражение нерасторжимости, взаимообусловленности внутренней мощи единой державы с ее внешнеполитическим авторитетом, суверенностью, без первого нет и второго. И вся история России тому свидетельство. Прав был премьер Витте, произведя историко-правовую экспертизу проекта Основных законов. Насколько он смог учесть заключение историков-экспертов, показывают его дальнейшие действия.

Обобщая все эти факты, можно увидеть, что проведенная премьером научная экспертиза далеко не во всем оправдала его ожидания, более того, авторитетные заключения Таганцева и Мартенса шли вразрез с его пониманием дела. Он и обошел молчанием работу с ними, так же как замолчал записку Тхоржевского. Таков итог работы премьера над документами. Но был и другой этап в нашей конституционной одиссее, а именно официальное обсуждение проекта на заседаниях Совмина.