Государственная Дума Российской империи, 1906–1917 гг.

Но что характерно, в последующих заседаниях Николай II стал чаще обрывать затянувшиеся рассуждения — а споры по некоторым вопросам, например о судебных уставах 1864 г., о несменяемости судей, были острыми, то есть вопросы, особо дорогие либералам и вызывающие неприязнь консерваторов («защитников монархии»), император решил совсем не в духе консерватизма. Он поддержал несменяемость судей репликой: «Я вовсе не против их несменяемости!»

Обсуждение Основных законов завершилось к вечеру 13 апреля. И когда все статьи Основных законов были обсуждены, граф Сольский обратился к царю с вопросом: «Как изволите приказать — сохранить или исключить слово „неограниченный“?» Николай II: «Я решил остановиться на редакции Совета министров». Граф Сольский: «Следовательно, исключить слово „неограниченный“?» Государь-император: «Да — исключить!» Диалог примечателен, речь графа категорична, поведение решительное, ибо он — выразитель господствующего на Совещании большинства и оно царю оппозиционно!..

Император не хотел пересматривать свой титул, в чем-то ограничивать свои прерогативы и вынужден был уступить нажиму участников Совещания подавляющего большинства, включая своих родичей, великих князей. Пожалуй, лишь Горемыкин и Дурново высказались определенно в его поддержку. Случившееся в Большом дворце Царского Села лучше всего свидетельствовало, что царь весьма даже ограничен в своей власти. Укорачивание царского титула было признанием реального сокращения его власти.

Царское намерение сорвалось. Если провозглашен конституционный акт, а в отношении Октябрьского манифеста Николай II так и говорил, что он сам даровал конституцию, если учреждена Законодательная Дума, контролирующая бюджет с правом надзора за «исторической» властью, то говорить при сложившемся соотношении прав о неограниченности царской власти означало нарушать правила логики. И хотя Витте приглашал царя встать на этот путь, заявляя, что «государственные интересы выше логики!», императору хватило ума совету этому не последовать. С государственным правом он был хорошо знаком. Тем не менее во все последующие годы вплоть до отречения он постоянно указывал, что права и обязанности самодержавного государя остаются как встарь. Это была его любимая формула. Она напоминает обращение староверов к царю-освободителю: «В новизнах твоих, государь, милая нам старина слышится!» По-видимому, в понятие «самодержец» император вкладывал какое-то свое, особое понимание.

С правами царя неразрывно связан его титул. В кратком его повседневном употреблении к титулу «император и самодержец всероссийский» добавлялось «царь Польский, великий князь Финляндский», связь этих трех важнейших частей империи покоилась на нераздельности трех престолов «в одном и том же священном обряде» коронации и наследовании этих прав. Все замыкалось на особе государя, его державных особых правах. Личность, имя императора — важнейшая скрепа всех частей империи.

Характерно, что в предшествующем (действовавшем до Петра I и Александра I) титуле Алексея Михайловича содержание понятия «самодержец всероссийский» раскрывалось важным, на наш взгляд, дополнением «Великая, Малая и Белая Руси». Это напоминало и о длительном процессе собирания земель и, что главное, о неразрывном единстве всех трех ветвей русского народа, как государствообразующего. Умаляя и даже официально упустив этот важный фактор, «законники» выпятили царское державное обладание двумя государствами, включенными в империю силою оружия. Международное право (Венский конгресс) признало, но польский народ не признал, не принял династическую унию, настойчиво добивался разрыва оной. (Польский вопрос оброс огромной литературой, но не здесь ее оценивать.) И что особенно важно: среди русских людей всегда было предостаточно друзей поляков, готовых встать под знамя «За вашу и нашу свободу».

В борьбе с польскими повстанцами императоры упразднили польскую, весьма широкую, автономию, но решения польского вопроса так и не нашли. Титул «царь Польский» не соответствовал и административным реалиям, не было уже королевства («конгрессувки», как говорили поляки). Был Привисленский край, жители которого при виде титула «царь Польский» могли только вздыхать о былом. И эти вздохи ловили русские радикалы. Отказываясь считать краткий титул шедевром, должно заметить, что полный титул царя был куда более удачен, он в сжатом виде в одной формуле напоминал об основных этапах развития российской государственности. А в большой государственной печати помещались не только названия былых царств и княжеств, но также изображались их гербы, государственные знамена, хоругви, святыни, символы славного былого. К этим выражениям уважения истории надобно добавить и свободу вероисповедания, то есть право каждого народа сохранять свой образ жизни, обычаи, культуру, традиции. Свобода вероисповедания — это в известном смысле предтеча гражданских прав.