Государственная Дума Российской империи, 1906–1917 гг.

Все это так. Но полный титул царя употреблялся только в высокоторжественных случаях. Публика о нем знала понаслышке. Да и правильное его толкование требовало определенных знаний. В этом плане характерен и спор ученых правоведов и историков о «единодержавии».

В плане особых прав царя характерно и обсуждение вопроса о «скрепе министра» при утверждении государственных документов царем. Витте объяснил, что была прежде в проекте (№ 1. — А. С.) статья, что акты, исходящие от государя, скрепляются председателем Совета министров, но потом эта статья была выкинута (из «советского» проекта. — А. С.) на том основании, что это не соответствует будто бы действительным отношениям председателя совета к государю. Государь как будто будет издавать только такие указы, на которые министры согласны; одни скажут, что этим отнимается последняя власть у государя, а другие — что министры, благодаря скрепе, являются ответственными за указы. Вот эта-то возможность парламентских неприятностей и запросов и решила, очевидно, исключение статьи. Так как, по словам Витте, министр может уйти с поста только тогда, когда он не может вести дело, а не тогда, когда он не согласен с отдельным указом. На замечание же Сольского, что министр должен представить государю все доводы, обусловливающие его несогласие, Витте ответил, что если министр порядочный человек, то он не будет же заявлять в Думе, что он возражал государю по данному делу. Статью порешили выбросить, но позже Сольский ее все же восстановил (ст. 24).

Как видим, Витте довольно последовательно и настойчиво играл свою роль самого стойкого и преданного верноподданного охранителя неограниченных во всем прав монарха.

Однако особой радости от лицезрения этого монарх не испытывал. Он был слишком удручен поражением, утратой титула неограниченного монарха. С его точки зрения, это ведь был главный вопрос, Совещанием решаемый. И это состояние недовольного монарха давало себя знать. Неудовольстие царя резко проявилось при обсуждении третьей главы о законах, ознаменованно неудачным дебютом молчавшего дотоле члена совещания профессора Эйхельмана. Он попросил слова у государя. Его справка об Основных законах с кратким обозрением содержания их, с которой он начал и которой невольно и закончил свое участие в обсуждении Основных законов, была совершенно бесполезна. Он не понял ни предостерегающего замечания Фриша, что Сперанский, о котором он говорит, признавался до сих пор и признается лучшим кодификатором, ни нетерпеливого восклицания государя: «Нам ведь еще много осталось рассматривать!», и дождался еще более резкого окрика: «Но нам надо окончить это дело сегодня! Пойдем далее!» После этого эпизода особенных замечаний по главе о законах сделано не было. Почему же взорвался царь, славившийся выдержкой и тактичностью?

Позиция недовольного монарха проявляется со всею очевидностью. Не место теоретическим рассуждениям об особой роли коренных законов, когда главное в их пересмотре уже сделано, и вопреки его воле!

Где вы, профессор, были раньше, почему молчали? После драки кулаками не машут — такие примерно мысли роились в голове председателя, вслушивающегося в речь профессора права. Запоздалый дебют только бередил рану, не успевшую зажить. Невольное раздражение, совершенно естественное в положении Николая II, переносилось и на премьера как инициатора приглашения Эйхельмана. Хороших же подобрал защитников. Проиграв битву за титул, царь винил и премьера, не нашедшего должной формулировки статьи, винил и всех его советников.

Спор вокруг «неограниченности» царских прав имеет и другую сторону. В свое время правоведы (Таганцев, Лазаревский и др.) указывали, что спор шел по второстепенным вопросам, спор о словах. При этом имелось в виду, что никаких прав (в том числе неограниченных и чрезвычайных) все же не хватило, чтобы пресечь «смуту», предотвратить падение монархии.

Не прибегая к сослагательным наклонениям, надобно указать, что царь сохранил всю полноту своих прав не только де-факто, но и во многом и де-юре, если исходить из всей совокупности положений Основных законов (1906 г.). В сохранившихся статьях, не подвергавшихся пересмотру (изменилась лишь нумерация) положениях, составляющих до двух третей текста, было немало положений, фиксирующих особые, весьма широкие права монарха.