Государственная недостаточность

– Я считаю проще. Когорты единомышленников почти необходимы в молодости, они были, есть и будут. К зрелости любые когорты рассыпаются. А союзы писателей – это не столько творческие группы единомышленников, сколько необходимые корпоративные объединения на широкой идеологической основе. Что отрицать, потеряв единый творческий корпоративный союз, и потеряв по вине наших либералов, в результате мы потеряли абсолютно все нажитое имущество, все издательства, все дома творчества и поликлиники. Мы сами отдали свое же добро сомнительным новым русским, а теперь выживаем в одиночку… Ну а кем ты себя считаешь по своей стилистике? Традиционным реалистом? Или, как заметил Михалков, «последним советским классиком», то есть последователем соцреализма? Был ли тебе близок и интересен русский авангард?

– Если достижения постмодернизма и останутся в литературе и общественном сознании, то только благодаря тому, что писатели-реалисты, и я в том числе, активно их использовали. К широкому читателю постмодернизм приходит через реалистическую литературу. Никто из простых читателей не будет читать и даже листать чистых постмодернистов. Это в лучшем случае писательская лаборатория. Но люди же не питаются лабораторными мышами, они питаются говядиной, жареной картошкой, а лабораторные мышки – они для опытов. Даже не для кошек. Наш отечественный реализм всегда славился тем, что он активно впитывал в себя все полезное из опыта авангарда. Возьмите и Булгакова, и того же Солженицына… Думаю, что мой роман «Козленок в молоке» – это не только полемика с постмодернизмом, но и активное использование его приемов. А относительно своих учителей… Мне кажется, в меру отпущенных мне способностей я продолжаю традиции того течения, которое Бахтин называл «гротескный реализм». Бахтин писал, что гротескный реализм выходит на первый план в эпоху революционных сломов, когда новое сменяет старое. Это, конечно, сатирический реализм. Такого много было в послереволюционный период.

– Конечно, от Булгакова до Вагинова, от Зощенко до Ильфа и Петрова, да и Олеша, и ранний Катаев, и даже кое-где Платонов. Не забудем про глыбу Маяковского…

– Гротеск – это преувеличение недолжного, как точно заметил один из философов. Интересная деталь: с годами гротескный реализм стал все больше высмеивать новое и поддерживать старое. Раньше считалось, что в такой сатирической гротескной литературе высмеивается старое. Но история все время доказывает, что новое гораздо агрессивнее, безнравственнее, противоестественнее, чем устоявшееся старое.

Старое – это всегда уже уравновешенные нравственные отношения, все былые революционные сдвиги приглажены, согласованы с национальным характером народа. Подлость вытеснена на периферию. Новое все перемешивает, ликвидирует устои, традиции, моральные принципы. И гротескный реализм в таких условиях в этой мешанине опять начинает сдвигать на периферию все безобразное и безнравственное, вкинутое в нашу жизнь. Это очень важная функция литературы. Такой устоявшейся стабильной системой была и советская цивилизация. В устоявшейся советской системе при всех ее минусах выход на первые роли в стране таких проходимцев, как Чубайс, был невозможен. Там была другая болезнь, за счет количества фильтров в номенклатуру попадало много серых, заурядных людей. Но чтобы в Политбюро сидел проходимец Чубайс – это было исключено. Он бы проворовался еще на уровне директора Дворца пионеров. Его бы исключили из партии, и на этом карьера закончилась. Или такой проходимец, как генерал Дима, кто бы ему доверил важный пост? Гротескный реализм первым начинает заниматься такими типами, а потом уже их высмеивает все общество. Ты видишь, как одиозные личности постепенно уходят с политического горизонта. Уже перед глазами мошной не трясут. Это процесс выздоровления общества. Пройдет время, и мы с тобой увидим на скамье подсудимых проходимцев, которые там давно уже должны сидеть по всем международным законам. Уверен, придет и другой тип чиновника, не такой вороватый, более ответственный. Пора законопачивать ворюг лет на пятнадцать, чтобы мало не казалось.