Государство и право в Центральной Азии глазами российских и западных путешественников. Монголия XVII — начала XX века

Впрочем, это изменение отношений с имперскими властями не повлияло на статус князей Внешней Монголии (Халхи) в собственных владениях, где они продолжали сохранять практически всю полноту власти, тогда как официальные представители империи Цин (цзянь-цзюнь и амбани) выполняли не более чем общие надзорные функции[248]. В XIX в. сохранялась практика назначения одного амбаня Урги из маньчжурских сановников, другого — из представителей монгольского ханского рода. В связи с этим весьма важным представляется замечание Николая Михайловича Пржевальского, уже в начале 1870-х годов отмечавшего «шаткую власть Срединного государства над номадами» и практически неограниченную власть монгольских правителей (ханов аймаков и князей хошунов) при номинальном контроле цинских наместников за ними[249]. Стараясь соблюдать лишь основные принципы «Лифаньюань цзэ-ли» («Уложения китайской палаты внешних сношений»), т. е. маньчжурского законодательства для монголов, князья действовали как самовластные правители и устанавливали собственные правила и ограничения как для собственных подданных, так и иностранцев в своих владениях, либо всячески ограничивая их, либо вводя «режим наибольшего благоприятствования»[250].

Монгольские правители устанавливали сборы даже с китайских торговцев в собственных хошунах; от их воли зависело, сколько голов скота могли продать их подданные; даже иностранцам требовалось получать разрешение хошунных князей для охоты в их владениях и т. п.[251] Полновластие князей в хошунах нашло отражение, в частности, в том, что их официальные административные названия давались по именам правителя. Г. Н. Потанин совершенно справедливо отмечал, что это было крайне неудобно для путешественников и дипломатов, поскольку со смертью князя хошун менял название: «Так нужно помнить, что нынешний хошун Джалцан-бэйси назывался несколько лет назад хошуном Ташарбын-бэйсы, что хошун Сюк-Сюрён-гуна есть бывший Аюр-туше-гуна и хошун Мани-гуна — бывший Юндын-Торджи-дзасыка»[252]. Впрочем, в начале XX в. в некоторых случаях контроль пребывания иностранцев во владениях монгольских князей носил чисто номинальный характер: ученый Виталий Чеславович Дорогостайский во время поездки в Монголию в 1907 г. упоминает, что его спутники посетили Да-вана — правителя Западной Монголии, «получив от него „пропускную грамоту“, хотя в ней особой надобности не предвиделось»[253].

Что же касается отношений северомонгольских князей с простым населением, то, вероятно, в силу все большей экономической зависимости простолюдинов от своих правителей их положение было совершенно бесправным. Рядовые монголы являлись, по сути, даже не подданными, а крепостными монгольских князей: хошунные князья-дзасаки имели право дарить их другим представителям знати или монастырям — правда, в пределах своего хошуна[254].

Исследователи отмечают противоречивое отношение монгольских чиновников к рядовым монголам, с которыми они сегодня могли панибратски общаться и курить трубку, сидя рядом, а завтра — по самому ничтожному поводу наложить на того же человека штраф в несколько баранов или назначить ему телесное наказание[255]. Со злоупотреблением полномочиями столкнулся Василий Федорович Новицкий: его экспедиция, пользуясь лошадьми почтовых станций, однажды встретила монгольского чиновника, который стал требовать у них документ, предоставляющий членам экспедиции такое право; однако, когда ему задали вопрос, на каком основании сам он требует такой документ, чиновник не нашелся, что ответить, и тут же ускакал[256]. Естественно, монголы, привыкшие повиноваться носителям власти, не реагировали столь решительно на действия представителей власти и безропотно платили налоги, несли повинности и терпели различные наказания.

При этом неформальный контроль империи за своими внешнемонгольскими вассалами был довольно строгим: в Степи имелось большое количество китайских шпионов — начиная от жен некоторых князей (царевен, принадлежавших к династии Цин) и их свиты и заканчивая мелкими чиновниками и торговцами[257].

Своеобразным способом контроля являлись сеймы (чуулганы)[258], которые должны были созываться в каждом аймаке Халхи не реже раза в три года. При этом уклонившиеся от явки на сейм штрафовались в зависимости от своего положения: с хошунных князей удерживали половину жалованья, с их подчиненных брали штраф в пять лошадей[259]. Подобные съезды, с одной стороны, являлись старинной монгольской традицией, начало которой было положено еще установлениями Чингис-хана[260]. С другой стороны, они проводились в интересах цинских властей и подчиненных им монгольских князей: сейм служил высшим коллегиальным судебным органом соответствующего аймака, решал важнейшие вопросы административного и экономического характера, а также организовывал перепись для корректировки системы налогообложения; возглавлявший его председатель (дарга) считался по статусу выше правителя аймака[261].