В июне 1937 года на скамье подсудимых оказалась группа высших офицеров Красной Армии, в том числе Михаил Николаевич Тухачевский, Иона Эммануилович Якир и Иероним Петрович Уборевич.
Все они проходили по «Делу антисоветской троцкистской военной организации» и были подчиненными главкома Троцкого во время Гражданской войны. В качестве «судей» выступили Семен Михайлович Буденный, Василий Константинович Блюхер, Николай Дмитриевич Каширин, Яков Иванович Алкснис и Елисей Иванович Горячев.
Подсудимые были признаны виновными и расстреляны. Правда, уже в 1938 году та же участь постигла и многих «судей». Выйти сухим из воды удалось лишь Буденному.
Считается, что приходили и за ним, но он, находясь на даче, отстрелялся из пулемета от энкавэдэшников. После доклада Сталину тот дал команду не трогать героя Гражданской войны.
Открытые процессы выглядели вполне благопристойно: судья, прокурор, защитники (правда, им запрещалось задавать лишние вопросы), переполненные публикой залы судебных присутствий. Процессы над военными проходили в закрытом режиме. Однако исход всех процессов был предопределен и отнюдь не служителями Фемиды.
Эти процессы чем-то напоминали античные суды, которые, с одной стороны, носили формальный характер, и малейшее нарушение установленных ритуалов одной из сторон судебного процесса могло означать для нее проигрыш, а с другой – исход дела решался обращением к «магическим силам», как правило, посредством оракула. Кто был оракулом в рассматриваемых случаях, думается, очевидно. Не случайно арестованные писали именно вождю: «Товарищ Сталин, произошла чудовищная ошибка…». Несмотря на заслуги перед революцией и наличие законов, в том числе Уголовного и Уголовно-процессуального кодексов, никто не мог предугадать последствия своих поступков логическим путем.
Большая кровь
Показательные процессы сопровождались многочисленными организованными митингами и собраниями, на которых присутствующие яростно требовали уничтожить врагов народа как бешеных собак, испытывая неподдельное переживание и внутреннее очищение от витавшего в воздухе запаха крови объектов праведного гнева. Наблюдался явный рост жаждущих новых жертв. На волне массовой истерии страх проникал в души советских граждан настолько глубоко, что часть населения начинала его принимать за любовь и преданность партии, правительству и гениальному вождю.
События, происходившие в центре, копировались в регионах. Каждый московский процесс являлся своеобразным сигналом к проведению подобных судилищ в столицах союзных республик, в областных центрах и крупных городах; во время всех судебных процессов развертывалась мощная пропагандистская кампания, призывавшая к бдительности и уничтожению «врагов народа».
Охота на «политических» была организована по лекалам типичной бюрократической кампании, когда каждый начальник из кожи вон лезет, чтобы выслужиться, оказаться в числе передовиков и отличников соревнования. В регионах было обнаружено такое количество «врагов народа» и «двурушников», что Верховному Суду пришлось разрабатывать весьма плотный график выездных заседаний, дабы обслужить все региональное начальство.
Наказания для «троцкистов» рассматривались заочно. Н. И. Ежову, А. Я. Вышинскому и В. В. Ульриху предлагалось рассмотреть списки «троцкистов», предаваемых суду выездной сессией Военной коллегии Верховного Суда СССР, и наметить предварительные меры наказания. Определялись три категории наказания для выявленных «троцкистов»: первая – высшая мера – расстрел, вторая – 19 лет строгой тюремной изоляции и 10 лет последующей ссылки, третья – 8 лет строгого тюремного заключения и 5 лет последующей ссылки. Меры утверждались в ЦК ВКП (б). Если количество арестованных, в отношении которых предварительно было принято решение о вынесении высшей меры наказания, не превышало 10–15 человек, их судили в Москве[148]
.Поначалу репрессии касались весьма тонкого слоя элиты – партийных и советских деятелей, управленцев, военачальников, ученых, творческой интеллигенции и т. п. Однако все усиливавшийся административный восторг региональных руководителей, стремившихся выявлять все больше и больше врагов народа, не оставлял сомнений, что репрессии выльются и на простых граждан.