Государство против революции

На период с августа по декабрь 1937 года был разработан специальный план. Каждая республика и область получала сверху разнарядку с количеством людей, которых требовалось расстрелять или отправить в лагеря.

Всего этим приказом планировалось подвергнуть аресту 258 950 человек[153], из них к смертной казни необходимо было приговорить около 75 тысяч человек.

Приказ № 00447 был сформулирован таким образом, что в нем подразумевалась эскалация террора. Социалистическое планирование, как известно, осуществлялось по принципу «от достигнутого». Поэтому руководители на местах получили возможность увеличивать лимиты на расстрелы и аресты, сделав соответствующий запрос в Москву. Лимиты служили предметом своеобразного соревнования между многими начальниками УНКВД. Очень быстро возможность превратилась в необходимость. К служебному рвению добавился страх начальников самим оказаться в числе репрессированных. Так, в ходе Большого террора были расстреляны председатель тройки Армянской ССР Мугдуси, Белорусской ССР – Берман, Казахской ССР – Залин и многие другие[154].

После ареста «антисоветского элемента» начиналось следствие, конечно, чисто формальное. В зависимости от обстоятельств, в том числе и давно минувших дней, человек оказывался в списках либо на ссылку в лагеря, либо на расстрел. Во время допросов следователи устанавливали его «контрреволюционную связь» с некой «контрреволюционной организацией». Необходимые показания и признания получали при помощи пыток[155]. Соответственно, «правильные» показания приводили к арестам новых «элементов». После второй волны шла третья, четвертая. Так могло происходить до бесконечности. Из регионов поступали настойчивые просьбы увеличить лимиты на расстрел, которые как правило удовлетворялись.

Репрессиям подлежали также и лица, уже находившиеся в местах лишения свободы. Так, с 10 августа 1937 года началась операция по репрессированию наиболее активных антисоветских элементов из бывших кулаков, карателей, бандитов, белых, сектантских активистов, священнослужителей и прочих контрреволюционеров, ведущих в лагерях активную антисоветскую подрывную работу. Кроме того, репрессиям подлежали и уголовные элементы, содержащиеся в лагерях и ведущие там преступную деятельность. Весь перечисленный контингент после рассмотрения его дел на тройках подлежал расстрелу без дальнейшего согласования. После утверждения списков НКВД СССР и прокурором Союза приговор приводился в исполнение немедленно[156].

15 августа 1937 года (Приказ № 00486) дошла очередь до жен изменников Родины[157] – членов правотроцкистских шпионско-диверсионных организаций, осужденных Военной коллегией и военными трибуналами по первой и второй категориям с 1 августа 1936 года.

Рассмотрение дел и определение меры наказания в отношении данной категории лиц возлагались на Особое совещание. Жены осужденных изменников Родины по данному приказу подлежали заключению в лагеря на сроки, определяемые в зависимости от степени социальной опасности, но не менее чем на 5–8 лет.

Считавшиеся социально опасными дети осужденных в зависимости от их возраста, степени опасности и возможностей исправления подлежали заключению в лагеря или исправительно-трудовые колонии НКВД или водворению в детские дома особого режима наркомпросов республик.

В дополнение к этому приказу мужья изменниц Родины тоже подлежали аресту и заключению в лагеря на срок в зависимости от степени социальной опасности и тоже не менее чем на 5–8 лет. Так же как и жен, мужей изобличенных изменниц Родины рекомендовалось арестовывать одновременно.

Могло бы показаться, что в страну вернулся Красный террор, но на самом деле это было другое. Если во времена Гражданской войны репрессии осуществлялись по идейно-партийным соображениям и по социальному признаку (принадлежность к эксплуататорским классам), то во времена Большого террора люди подвергались репрессиям еще и по национальному признаку, и за родственные связи с уже репрессированными. Если Красный был партийно-идеологическим или революционным террором, то Большой – партийно-бюрократическим или государственным. Однако и тот и другой проходили в рамках Права катастроф, поскольку санкционированные Политбюро приказы НКВД имели ту же правовую природу, что и декреты Советской власти.