Государство против революции

Еще в августе 1938 года первым заместителем Ежова был назначен Лаврентий Павлович Берия. Бывший секретарь ЦК КП Грузии тут же вырыл огромную яму, в которую рухнул кровавый нарком внутренних дел Н. И. Ежов вместе со своими знаменитыми «ежовыми рукавицами». В качестве обвинения ему предъявили ту же галиматью, что и в сочинениях этого жанра его многочисленных подручных – терроризм с целью свержения Советской власти.

Вместе с тем судила его все-таки не тройка и не двойка, как большинство жертв репрессий, а полноценный, по тогдашним понятиям, суд, на котором Николаю Ивановичу даже дали возможность произнести последнее слово. Однако никаких разоблачительных статей в прессе и пятиминуток ненависти к Ежову со стороны трудовых коллективов не было. Пристрелили по-тихому. Как якобы говорил товарищ Сталин, «есть человек – есть проблема, нет человека – нет проблемы».

Перетряска кадров в связи с низложением сначала Ягоды, а потом Ежова наряду с ожесточенной внутривидовой борьбой за карьерные перспективы заметно проредили ряды НКВД. Считается, что в процентном отношении это наиболее пострадавший от репрессий профессиональный слой.

Впрочем, был и другой проводник террора, сделавший зла не меньше Ежова, поскольку именно он вместе с наркомом внутренних дел подписывал расстрельные списки. Правда, А. Я. Вышинский, в отличие от своего визави, как правило, делал это без всякого удовольствия.

Андрей Януарьевич был окружен ореолом главного правоведа СССР, обретенным им во времена показательных процессов, где он подвизался то в качестве судьи, то в качестве прокурора, что весьма соответствовало конъюнктуре момента. То, что эти процессы были полностью сфальсифицированы, никого не волновало. Реабилитировать политических противников Сталина никто не собирался.

Вышинскому же надо было изобразить изнурительную борьбу за торжество социалистической законности. В ноябре 1938 года в постановлении ЦК ВКП (б) и постановлении СНК СССР[160] было отмечено, что в результате упрощенного ведения следствия «работники НКВД совершенно забросили агентурно-осведомительную работу», что в работе троек имели место

«безответственное отношение к следственному производству и грубым нарушениям установленных законом процессуальных правил», ряд бывших сотрудников НКВД «сознательно извращали советские законы, совершали подлоги, фальсифицировали следственные документы, привлекая к уголовной ответственности и подвергая аресту по пустяковым основаниям и даже вовсе без всяких оснований, создавали с провокационной целью «дела» против невинных людей, а в то же время принимали все меры к тому, чтобы укрыть и спасти от разгрома своих соучастников по преступной антисоветской деятельности».

С конца 1938 года Особое совещание при НКВД СССР, руководствуясь вышеуказанными постановлениями, принимало к рассмотрению дела лишь о тех преступлениях, доказательства по которым не могли быть оглашены в судебных заседаниях по оперативным соображениям.

В процессе рассмотрения и доследования дел по жалобам и заявлениям осужденных бывшими тройками следователи сталкивались с делами, по которым лица осуждались без какого-либо основания, а также с фактами явного несоответствия вынесенных бывшими тройками приговоров тяжести совершенного преступления. Поступающие жалобы, заявления и протесты прокуроров на неправильные решения троек в соответствии с Приказом НКВД СССР № 00116 от 4 февраля 1939 года предписывалось рассматривать не дольше 20 дней. 8 мая 1939 года (Приказ НКВД СССР № 00497) было принято решение о том, что при рассмотрении жалобы того или иного осужденного бывшей тройкой, проходившего по групповому делу, одновременно разрешать вопрос о проверке дела и по отношению к другим лицам.