Государство строгого режима. Внутри китайской цифровой антиутопии

На следующий день Джухер отдыхала в своей комнате в общежитии, когда ее разбудил громкий стук в дверь. Это был Эллиот Сперлинг, друг ее отца и выдающийся специалист по Тибету, а также активист, помогающий меньшинствам в Китае.

Он принес мрачные новости: «Твоего отца арестовали».

«Эллиот взял меня под свое крыло, – рассказывала Джухер. – Он заботился обо мне несколько лет, словно отец». Блестящий оратор, не боявшийся критиковать ни Далай-ламу, ни Коммунистическую партию Китая, путешествовал вместе с Джухер, выступая с пламенными речами, в которых делился историей Ильхама Тохти, а также предупреждал мир о том, что вскоре может произойти в Синьцзяне.

Тохти был задержан по обвинению в совершении так и не названных уголовных преступлений. Вскоре в своем официальном блоге Управление общественной безопасности обвинило его в «возбуждении ненависти на этнической почве». Одна из китайских поисковых систем начала блокировать запросы, содержащие его имя.

[ ]

Однажды в сентябре 2014 года Майсем зашла в групповой чат с друзьями в WeChat. Там висело сообщение: Ильхам Тохти, их наставник и профессор, приговорен к пожизненному заключению.

Какое преступление он совершил?

«Сепаратизм». Главным образом его обвиняли на основании того, что именно он преподавал в университете и размещал на своем сайте. Власти утверждали, что Тохти организовал сепаратистскую ячейку, в которую входили семь его студентов: их тоже задержали, и они должны были предстать перед судом.

Члены группы в WeChat подозревали, что правительство читает их переписку в смартфонах. «Я люблю коммунистическую партию», – осмотрительно писал каждый из них, стараясь избежать ареста. Самая нелепая демонстрация лояльности, которую когда-либо видела Майсем.

Пожизненное заключение Тохти сильно обеспокоило Майсем и ее друзей, которые тоже были студентами профессора. Ей понадобилось время, чтобы пережить это.

[ ]

Раз уж ранней осенью 2014 года Майсем находилась в Китае, то перед возвращением на учебу в Турцию им с семьей нужно было провести хотя бы неделю в загородном доме. Дом в традиционном стиле, со внутренним двором в центре, был выкрашен в светло-синий цвет. Майсем с мамой часами бездельничали в гостиной, отдыхая на подушках, по уйгурской традиции разложенных на полу, пили чай, ели самосы и сладости.

Здесь можно было спокойно поразмышлять. Но вскоре умиротворение Майсем прервал стук в дверь. Это был местный партийный чиновник.

«Мы получили сообщения от соседей, что ваш дом изнутри выкрашен в светло-синий цвет», – сказал мужчина.

Синий был традиционным цветом, но, кроме того, ассоциировался с движением за независимость уйгуров и был цветом флага сторонников этого движения. Но Майсем и ее семья к ним не относились, не имели уйгурского флага, а дом выкрасили задолго до того, как возникло движение за независимость.

«Вам приказано перекрасить помещение в красный», – сказал чиновник, протягивая им документы.

Красный, цвет коммунистической партии, был благонадежным. Мать Майсем запротестовала: «Это красивый старый дом… Мы не можем его испортить!»

Но чиновник стоял на своем, и им пришлось самостоятельно, как получилось, перекрасить дом. Синего цвета не стало.

Расстроенная и разочарованная, Майсем направилась в расположенную неподалеку местную мечеть, чтобы уединиться и подумать. Мечеть была закрыта, и никакой информации о том, когда она откроется, не было.

«Пусть не молятся», – гласило угрожающее граффити на двери.

[ ]

Закрытая мечеть – признак широкомасштабного разрушения и осквернения уйгурской культуры, значительно нарастившего темп в течение последних двух лет. С 2016 года в рамках проекта, двусмысленно названного «Программой по благоустройству мечетей», правительство снесло многие мечети или повредило их. Под предлогом конструктивной ненадежности были уничтожены традиционные исламские строения и архитертурные элементы – такие как минареты. Согласно одному расследованию, за три месяца власти разрушили до пяти тысяч мечетей в Кашгаре.

Глава кашгарского Комитета по этнорелигиозным вопросам – органа, отвечающего за снос мечетей и кладбищ, – сообщил радио «Свободная Азия», что в 2016 году было снесено более 70% мечетей города, «потому что их более чем достаточно и некоторые были не нужны».

[ ]

Несколько дней спустя Майсем очень захотела отправиться в Ид Ках, историческую и главную мечеть Кашгара, возвышающуюся над городской площадью и символизирующую историю уйгуров.

Мечеть Ид Ках, что в переводе с персидского означает «место празднования», представляла собой величественный исторический памятник, возраст которого насчитывал более пятисот лет. По словам моего гида, внутреннее убранство мечети, включая двор, где росли грушевые и абрикосовые деревья, было спроектировано в соответствии с уйгурской традицией и отражало смешение местных и общих исламских верований об устройстве небес. За внутренним двором находился молельный зал, украшенный затейливыми коврами и зелеными колоннами.