Государство строгого режима. Внутри китайской цифровой антиутопии

«Так появилась еще одна проблема, – рассказывала Майсем. – Я была самой молодой, поэтому меня постоянно нагружали дополнительной работой. Я сказала им, что сотрудники в предыдущем здании говорили, что мы будем изучать политику, а не мыть окна».

Слова Майсем не произвели впечатления на охранников. «Познакомишься с нашим начальником», – сказал ей один из них.

В кабинете начальника центра перевоспитания, расположенном неподалеку, Майсем задали вопрос в лоб: «Есть влиятельные родственники?»

«Я из хорошей семьи», – ответила она.

«Будешь мыть окна, – сказал офицер, не впечатлившись ответом. – Мы пытаемся тебе помочь».

Майсем отказывалась. Тогда начальник достал из стола стопку бланков и кому-то позвонил: «У нас тут девчонка. Не хочет мыть окна. Может, вы ее немного поучите?»

Офицер провел Майсем обратно, через коридор, на улицу. Когда ее выводили, другие заключенные обратились к сотрудникам. «Дайте ей отдохнуть, – сказала одна из женщин. – Она всего лишь девочка». Снаружи подъехала полицейская машина.

«В центр содержания, – приказал водителю начальник. Майсем уже слышала, как полицейские использовали термин «центр принудительного содержания», и предполагала, что речь идет о некоем пропагандистском курсе, наподобие того, что она посещала летом. Ей было невдомек, что на самом деле за этими словами кроется гораздо больше. – Там ей будет комфортно».

«Было около 11 часов утра, – вспоминала Майсем, – и к этому времени я уже очень разозлилась. Затем мне стало досадно и грустно. Я сидела на заднем сиденье машины и смотрела на улицу, на свой родной город. Потом расплакалась, ни с того ни с сего. Не смогла сдержаться».

После недолгой поездки Майсем прибыла во второй лагерь, который охранники называли «центром принудительного содержания». Это был более просторный комплекс с огромными стальными дверями и еще бóльшим числом спецназовцев, расхаживающих по периметру. Она прошла через жутковатый коридор с изображениями грустных женщин в хиджабах на одной стене и счастливых женщин в платьях и на высоких каблуках – на другой. Она вошла в вестибюль, где ее данные внесли в компьютерную систему. Затем охранники толкнули ее на пол, силой усадили на «стул-тигр» во внутреннем дворе и ушли.

Вернувшись, они расстегнули ремни и приказали Майсем встать. «Ты поднимешь руки и будешь стоять без движения еще несколько часов», – сказал один из них.

Майсем выполнила приказ, неподвижно встав во дворе. Позади нее находился полицейский с дубинкой.

«Ты знаешь, что будет, если пошевелишься», – сказал он ей.

[ ]

Через несколько часов после того, как Майсем доставили во второй лагерь, ее мать открыла дверь наряду полицейских. Ей сообщили, что ее дочь направили в «центр перевоспитания», чтобы «очистить ее разум от идеологических вирусов», и вручили ей государственные документы, подтверждающие характер заключения.

Мать Майсем сразу же попыталась придумать, к кому из друзей или знакомых ей лучше обратиться, чтобы добиться освобождения или улучшения условий содержания дочери. Она позвонила старым друзьям из правительства с просьбой о помощи, обещая найти способ вернуть долг в будущем.

У матери Майсем были связи в офисе помощника мэра. Она ворвалась в двери здания, где был расположен офис, и показала секретарю документы от полиции о заключении Майсем. «Ее ведь даже ни в чем не обвиняют!» – взорвалась она.

Немолодой секретарь взглянул на нее так, будто не видел в происходящем ничего особенного, но в конце концов согласился пропустить ее к помощнику мэра. Однако и тот не был впечатлен услышанным и не предложил никакой помощи.

«Нам нужно заботиться о пяти тысячах женщин в наших центрах. Приказы поступают сверху, а не из нашего офиса, – сказал помощник. – А почему к вашей дочери должно быть особенное отношение? Мы знаем, что многих отправляют в заключение. К нам приходило много обеспокоенных родителей. Но это вне нашей компетенции».

Однако мать Майсем не собиралась сдаваться.

[ ]

Майсем два часа простояла в одном положении, после чего охранники отвели ее в тюремную камеру размером с гостиную площадью около двадцати семи квадратных метров. Там находилось еще примерно двадцать женщин, за которыми следили две камеры видеонаблюдения.

Женщины выглядели потерянными: они стояли или сидели, уставившись в пустоту.

«Я не разговаривала с ними, а они не разговаривали со мной. Никто никому не доверял», – рассказывала Майсем.

Инстинкт ее не обманул.

«Обычно администрация назначала смотрящего, который обязан был следить за заключенными и сообщать охранникам, если они нарушали какие-нибудь правила, например дрались с сокамерниками или недостаточно усердно штудировали пропаганду. Я еще не понимала, как все устроено в камере, поэтому держалась в стороне», – вспоминает Майсем.

В ту ночь она не могла уснуть. Рядом с ее двухъярусной кроватью стояло ведро, в которое женщины-заключенные всю ночь мочились и испражнялись. Стояло ужасное зловоние.