Готамерон. Часть I (СИ)

Свет солнца остался позади. Забравшись в хижину, он сбросил с себя оружие, расстегнул ремень и рухнул на лежанку. Мир погрузился во мрак, который не отпускал его и после пробуждения. Непонятно, сон это был или явь. Он помнил, что проспал до вечера, видя перед глазами лишь пустоту, потом выслушал очередную тираду Кэрка и поспешил к алтарю в ущелье. Мастер Тамадан встретил его у мраморной ротонды в сгущающихся сумерках в полном одиночестве. Седовласый нисмант, облаченный алую фетровую мантию, как раз собирался уходить. Гримбальд исповедовался ему в грехах и получил благословение. Тамадан в его поступке тоже не нашел греха, лишь призвал вместе с ним помолиться за упокой бандитов, которые, по его убеждению, с юных лет были слабы духом, вследствие чего злу ничего не стоило их совратить. Ему от этих слов стало легче, но мысли о том, что его заставили пролить кровь по собственной воле, никуда не делись.

Вернувшись в лагерь ночью, он снова упал на лежанку, но в этот раз проспал до полуночи и, открыв глаза во тьме, долго не мог понять, где находится. Ходил ли он к алтарю, говорил ли с Никласом и был ли вообще в городе? Со стороны доносилось сопение отца. Снаружи стрекотали сверчки. В шуршащей траве шныряли полевки. Он пролежал так до рассвета, слушая звуки ночного леса, а когда снаружи посветлело, бесшумно поднялся и прокрался к сундуку.

Воспользовавшись последним предрассветным часом, Гримбальд достал оттуда сверток с сушеным мясом, забрал бутыль с водой и, спрятав все это в походный мешок, вышел наружу. За кожаной ширмой по-прежнему царил полумрак. Обычно до середины дня в лагере было темнее, чем на холмах по соседству, поскольку солнечные лучи проникали в лощину только к полудню, а густые кроны елей хорошо закрывали хижины от света. Трава под сапогами благозвучно шуршала, утопая в росе. Со всех сторон доносилась привычная лесная музыка. Подставив лицо прохладному ветерку, Гримбальд долго стоял не шелохнувшись, а когда открыл глаза — увидел перед собой Бартока. На нем, как и вчера, была одежда горожанина. В руках связка стрел. Парень словно никуда и не уходил.

— Ты на охоту? — поинтересовался юноша.

— В долину на ферму.

Барток сорвался с места и затерялся среди хижин, но быстро вернулся, держа в руках мешок.

— Мне тоже на ферму надо, к друзьям. Убийца гримлаков ведь не против компании? Вместе любую опасность перехватим как кусок пирога.

Вместо ответа Гримбальд закинул за плечи мешок и зашагал к дороге. Неугомонный охотник принял молчание за согласие и зачесал следом. На самом деле Барток был одним из тех, кого он не хотел видеть рядом даже в момент опасности. У сына Вульфгарда был несносный характер, визгливый голосок и длинный язычок, при виде которого любая змея завязалась бы в узел от зависти. Он постоянно болтал, хвастался незначительными достижениями, а еще пил джин, чей запах и вкус раздражали Гримбальда. Судя по всему, в мешке как раз была порция этого мерзкого напитка.

В пути Барток как обычно стал задавать вопросы. Спрашивал в основном о том, как ему удалось поймать гигантского волка. Потом сам долго рассказывал о диковинных зверях, которых видел в глуши после пяти бутылок джина. Кончилось все скучной историей про то, как он охотился на мирквихтта, но нашел только его шкуру.

Гримбальд завтракал на ходу и почти его не слушал, отвечая по возможности кивками и угуканьем. Чем ближе была земля барона Орвальда, тем меньше он думал о совершенном убийстве. Мысли сначала занимал Грог, а потом висевший на шее талисман. В тот вечер они с Кассией хотели сорвать эти безделушки, но так и не смогли. По необходимости, каждый мог легко их снять, но стоило только захотеть избавиться от талисманов намерено, как рука переставала слушаться. И это еще полбеды. Ведь существовали же на свете люди, жившие в зависимости от каких-то трав или напитков. Иногда Гримбальду казалось, что их ненормальная привязанность была похожа на долгую затяжку рвотной травы. Слова давней клятвы не отпускали даже после нескольких бутылок вина. Пятнадцать лет они не могли покинуть друг друга. Встречались не реже, чем раз в два-три дня. Если разлука затягивалась, начиналась мигрень.

Так на людей могли действовать лишь чары, да только откуда им было взяться. В детстве они представить себе не могли, как правильно использовать даже самые простые свитки с заклинаниями, а уж ворожить и подавно не умели. Ко всему прочему, эффект от ворожбы со временем иссякал, а их привязанность была крепка, как кусок кладенцовой руды.

— А еще в тот вечер я хлопнул стервятника… — прозвучал над ухом мерзкий дискант.