Говори

Переселенцы произносят слова благодарности в День благодарения, потому что индейцы спасли этих несчастных курилок от голодной смерти. Я в День благодарения произношу слова благодарности, потому что мать наконец-то свалила на работу, а отец заказал пиццу.

Моя и так-то загнанная и зачуханная мама превращается в полную невменяшку примерно в День Индейки. А все дело в Черной Пятнице, которая сразу после Дня благодарения – с нее начинается сезон рождественских подарков. Если Маман не продаст в Черную Пятницу разбильон рубашек и десять мильонов ремней, мир рухнет. Она живет на сигаретах и черном кофе, матерится как рэпер и составляет графики в голове. Задачи, которые она ставит перед своим магазином, заведомо невыполнимы, и она это знает. Но ничего не может с собой поделать. Это все равно что смотреть на человека, зависшего на электрическом ограждении: дергается, ерзает – и ни с места. Каждый год, уже совсем треща по швам от стресса, она готовит Праздничный Ужин. Мы ее умоляем – не надо. Ползаем на коленях, пишем анонимные записки. Не слышит.

Накануне Дня благодарения я ложусь спать в десять вечера. Маман сидит за столом в столовой и молотит по клавиатуре ноутбука. Утром в День благодарения спускаюсь вниз – она сидит там же. И вряд ли спала.

Смотрит на меня в моем халатике и тапочках-зайчиках.

– А, черт, – говорит она. – Индейка.

Я чищу картошку, а она обливает замороженную индейку кипятком. Окно запотевает, отделяет нас от внешнего мира. Я хочу предложить – давай приготовим на ужин что-нибудь другое, ну там спагетти или бутерброды, но я знаю, что ее не проймешь. Лупит по брюху индейки ледорубом, чтобы извлечь мешочек с внутренностями. Впечатляет. В прошлом году она сварила птицу вместе с этим мешочком.

Для нее приготовить праздничный ужин – это вам не ишак чихнул. Священная обязанность, без этого она уже не мать и не жена. Мы дома мало разговариваем, и у нас нет ничего общего, но мама готовит положенный ужин на День благодарения как бы в знак того, что еще год мы будем одной семьей. Киношная логика. Такое бывает только в рекламе.

Картошка почищена. Маман отправляет меня к телевизору смотреть парад. Папан ковыляет вниз по лестнице.

– Как она? – спрашивает он, прежде чем зайти в кухню.

– Так День благодарения же, – отвечаю я.

Папа надевает пальто.

– Пончики? – спрашивает он.

Я киваю.

Звонит телефон. Мама отвечает. Из магазина. Авария № 1. Я иду на кухню за газировкой. Маман наливает мне апельсинового сока – мне его не выпить, потому что губы ободраны. Индейка плавает в раковине: четырехкилограммовый индюшачий айсберг. Индейберг. Очень похоже на «Титаник».

Маман вешает трубку и гонит меня за дверь с указаниями: принять душ и навести порядок у себя в комнате. Я отмокаю в ванне. Набираю воздуха в легкие и остаюсь на плаву, выдыхаю и опускаюсь на дно. Опускаю голову под воду, слушаю стук сердца. Опять звонит телефон. Авария № 2.

Вот я наконец оделась: парады уже закончились, папа смотрит футбол. На небритом лице сахарная пудра. Мне не нравится, когда он в выходные валандается дома. Папан мне нравится чисто выбритый и в костюме. Машет мне – отойди, а то экрана не видно.

Маман у телефона. Авария № 3. Длинный витой провод змеится вокруг ее тощего тела: веревка, которой она привязана к позорному столбу. Из огромной кастрюли с кипящей водой торчат две индюшачьи культи. Она поставила индейку вариться прямо замороженной.

– В микроволновку не лезет, – объясняет она. – Скоро оттает.

Засовывает палец в свободное ухо, чтобы сосредоточиться на телефонном разговоре. Я беру из коробки пончик без начинки и ухожу обратно к себе.

Через три журнала родители уже скандалят. Не с воплями до небес. Негромкая перебранка, как пузыри лопаются на плите. Хочется еще пончик, но идти за ним через ругань влом. Снова звонит телефон – предки расходятся по углам ринга. Теперь самое время.

Когда я захожу на кухню, мама держит трубку возле уха, но не слушает. Вытирает запотевшее окно, разглядывает задний двор. Я встаю с ней рядом у раковины.

Папан топает по заднему двору, на руке кухонная перчатка, и несет дымящуюся индейку за одну лапу.

– Сказал, она целую вечность будет оттаивать, – бормочет мама. Из трубки какой-то писк. – Нет, не ты, Тед, – уведомляет она телефон.

Папан кладет индейку на колоду, берет колун. Шмяк. Колун застревает в замерзшем мясе. Папан пытается пилить индейку. Шмяк. На землю падает шмат замерзшего мяса. Папан поднимает его, машет в окно. Маман поворачивается к нему спиной и сообщает Теду, что сейчас приедет.

После маминого отъезда папа берет приготовление ужина на себя. Такой у него принцип. Поворчал о том, как она облажалась с Днем благодарения, – докажи, что сможешь лучше. Он вносит в кухню растерзанную грязную тушку, моет в раковине горячей водой с моющим средством. Ополаскивает колун.

Папан: