Говори

– Прямо как в старые добрые времена, да, Мелли? Идет мужик в лес, возвращается с ужином. Это совсем не трудно. Чтобы готовить, нужны дисциплина и умение читать. Дай-ка мне хлеб. Приготовлю начинку, прямо такую, какую делала моя мама. Помогать не нужно. Иди сделай домашнее задание, что-нибудь дополнительное, чтобы тебе оценки повысили. Будет ужин готов – позову.

Я подумываю позаниматься, но сегодня же выходной, поэтому устраиваюсь на кушетке в гостиной и смотрю старое кино. Дважды до меня долетает запах дыма, я вздрагиваю, услышав звон стекла об пол, слушаю по другому телефону папанов разговор с дамой на горячей линии по приготовлению индейки. Та говорит, что в любом случае суп из индейки – лучшее украшение праздничного стола. Через час Папан зовет меня на кухню с фальшивым энтузиазмом родителя, который только что облажался по полной. На разделочной доске груда костей. На плите кипит кастрюля с клеем. В ней что-то серое, зеленое и желтое плещется в тошнотворной белесой слизи.

Папан:

– Это типа суп.

Я:

Папан:

– Мне жидковат показался, и я все добавлял загустителя. Потом еще кукурузу с горошком.

Я:

Папан [вытаскивая из заднего кармана бумажник]: Закажи пиццу. А я это все выкину.

Я заказываю с двойным сыром и двойными грибами. Папан хоронит суп на заднем дворе рядом с нашим бывшим биглем Ариэлем.

Костяная статуя

Мне хочется поставить памятник нашей индейке. Никогда еще птицу так жестоко не мучили, чтобы приготовить такой паршивый ужин. Я вытаскиваю кости из мусора и тащу их на урок рисования. Мистер Фримен счастлив. Говорит мне: работай с птицей, а думай про дерево.

Мистер Фримен:

– Ты в ударе, Мелинда, по глазам вижу. Ты уловила смысл в субъективности воздействия коммерциализации на этот праздник. Изумительно, изумительно! Стань птицей. Ты птица. Принеси себя в жертву утраченным семейным ценностям и овощным консервам.

Да как скажете.

Первая моя мысль – склеить кости в кучу, чтобы было похоже на хворост (сечете? Дерево – хворост), но мистер Фримен вздыхает. Ты можешь придумать интереснее, говорит он. Я раскладываю кости на черном листе бумаги и пытаюсь нарисовать вокруг индейку. И без мистера Фримена ясно, что полная чушь. Он к этому времени уже погрузился в собственную картину и забыл о нашем существовании.

Он работает над здоровенным полотном. Начиналось скучно – дом-заброшка на серой дороге в дождливый день. Мистер Фримен неделю прописывал грязные монетки на тротуаре, пыхтел, доводил их до ума. Нарисовал физиономии членов школьного совета – они высовываются из окон, потом добавил на окна решетки и превратил здание в тюрьму. Картина похлеще телевизора будет – никогда заранее не поймешь, что дальше.

Я комкаю бумагу и раскладываю кости по столу. Мелинда Сордино – Антрополог. Откопала остатки жуткого жертвоприношения. Звенит звонок, я по-щенячьи смотрю на мистера Фримена. Он говорит, что позвонит Училке-Испанке и придумает какую-нибудь отмазку. Я могу остаться еще на один урок. Услышав, Айви начинает канючить, чтобы и ей разрешили. Она борется со своим страхом перед клоунами. Сооружает какую-то странную статую – лицо клоуна, а за ним маска. Мистер Фримен разрешает остаться и Айви. Она двигает бровями, ухмыляется мне. Пока до меня доходит, что самое время сказать ей что-нибудь в дружеском тоне, она снова погружается в работу.

Я приклеиваю кости к куску дерева, чтобы из скелета получился музейный экспонат. Отыскиваю в ведре со всяким хламом ножи и вилки, приклеиваю их тоже – они как бы накидываются на эти кости.

Отхожу на шаг назад. Чего-то не хватает. Еще покопавшись в ведре, нахожу полурасплавленную пальму из лего. Сойдет. Мистер Фримен хранит всякую фигню, которую нормальные люди выкидывают: игрушки из «Хэппи мил», потерянные игральные карты, чеки из магазина, ключи, кукол, солонку, поезда… откуда он знает, что из этого может выйти произведение искусства?

Я отвинчиваю у куклы Барби голову и помещаю внутрь индюшачьего тела. Вот теперь хорошо. Айви шлепает мимо, смотрит. Поднимает левую бровь, кивает. Я машу рукой, мистер Фримен подходит посмотреть. Чуть не хлопается в обморок от счастья.

Мистер Фримен:

– Отлично, отлично. И о чем тебе это говорит?

Блин. Не ждала таких вопросов. Прокашливаюсь. Не выдавить ни слова – все пересохло. Пробую снова, один кашель.

Мистер Фримен:

– Горло болит? Не переживай, сейчас вирус гуляет. Сказать тебе, что я вижу?

Облегченно киваю.

– Вижу девочку, застрявшую среди обломков неудачного праздника, с нее день за днем сдирают мясо, а кости иссыхают. Нож и вилка – это явно представления среднего класса. Пальма очень кстати. Разбитая мечта, верно? Пластмассовый медовый месяц, необитаемый остров? А добавишь кусок тыквенного пирога – будет тыквенный месяц!

Не удержавшись, хихикаю. А чего, прикольно. Айви с мистером Фрименом смотрят, а я тяну руку, достаю голову Барби. Ставлю ее на костяной скелет сверху. Пальму поместить некуда – бросаю ее в сторону. Смещаю нож и вилку – теперь они похожи на ноги. Заклеиваю Барби рот скотчем.

Я:

– У вас есть веточки? Сучки? Я из них руки сделаю.