Говори

После урока тащусь за Рейчел. Ее дожидается Энди. Она на него даже не смотрит. У нее теперь новый нумеро уно – парень из Португалии. ХА! Даже – ХА-ХА! Так тебе и надо, падла. Все на Энди таращатся, но никто не останавливается, не заговаривает с ним. Он тащится за Гретой-Ингрид и Рейчел по коридору. Я следом, отставая на несколько шагов. Грета-Ингрид оборачивается и четко разъясняет Энди, куда именно ему стоило бы пойти. Здорово она за этот год освоила язык. Я собираюсь сплясать победный танец.

После уроков иду к себе в кладовку. Хочу забрать домой портрет Майи Анджелу, а еще не буду выбрасывать некоторые картинки с деревьями и скульптуру из индюшачьих костей. Остальное пусть остается здесь – там не написано, что это мое имущество. Может, на будущий год кому-то еще понадобится безопасное убежище.

От запаха я так и не избавилась. Дверь оставляю приоткрытой, иначе нечем дышать. Снять картинки со стен, не порвав, довольно трудно. День все жарче, а здесь страшная духота. Открываю дверь пошире – кто здесь в такой час появится? Под конец года учителя после звонка сваливают даже шустрее учеников. В школе остались лишь несколько спортивных команд – в зале и на площадках.

Не знаю, что делать с одеялом. Не тащить же эту дранину домой. Нужно было сперва забрать рюкзак из шкафчика – я забыла, что здесь еще и книги. Складываю одеяло, кладу на пол, выключаю свет, иду к двери – мне нужно к шкафчику. Кто-то врезается мне в грудь, толкает обратно в кладовку. Вспыхивает свет, дверь захлопывается.

Энди Эванс поймал меня в ловушку.

Пристально смотрит, не говорит ни слова. Он не такой рослый, как мне запомнилось, но такой же отвратительный. От света лампы под глазами у него тени. Он весь из каменных плит, и запах от него исходит такой, что я того и гляди описаюсь. Похрустывает суставами. Ручищи огромные.

Энди Гад:

– А ты в курсе, что слишком много болтаешь? Рейчел кинула меня на выпускном, несла какую-то чушь, что я там тебя изнасиловал. Сама знаешь, что это вранье. Никого я никогда не насиловал. Оно мне надо. Ты не меньше моего хотела. А потом обиделась, пошла трепать всякую чушь, и теперь все девчонки в школе считают меня извращенцем. Ты эту хрень трындишь уже несколько недель. Что, завидуешь, уродина? Ни одному парню ты не нужна?

Слова гвоздями падают на пол – тяжелые, острые. Мне мимо не проскользнуть. Он загораживает дверь.

– Ну нет, никуда ты не пойдешь. Ты меня капитально подставила.

Он тянется за спину, запирает дверь. Щелк.

Я:

– Сама знаешь, какая ты ненормальная сука? Извращенка. Вообще не понимаю, почему они тебя слушают.

Хватает меня за запястья. Я пытаюсь вырваться, он сжимает так крепко, что кости вот-вот треснут. Притискивает меня к запертой двери. На меня смотрит Майя Анджелу. Говорит мне: кричи погромче. Я открываю рот, набираю побольше воздуха.

Гад:

– Не будешь ты кричать. В прошлый раз не кричала. Тебе понравилось. А теперь приревновала, что я выбрал не тебя, а твою подругу. Знаю я, чего ты хочешь.

Губами тычется мне в лицо. Я отворачиваюсь. Губы мокрые, зубы стучат мне о скулу. Я снова пытаюсь вырвать руки, он прижимается ко мне всем телом. Ног у меня больше нет. Сердце скрючилось. Зубами впивается в шею. Я могу только скулить. Он дергает руками, чтобы зажать оба моих запястья в одной ладони. Освободить вторую руку. Я помню я помню. Металлические руки, руки как раскаленный нож.

Нет.

И из меня вырывается звук.

– НЕ-Е-Е-Е-Е-ЕТ!!!

А я – вслед за звуком – отталкиваюсь от стены, отталкиваю Энди Эванса, и он, покачнувшись, натыкается на сломанную раковину. Ругается, разворачивается, кулак все ближе, ближе. Взрыв в голове, кровь во рту. Он меня ударил. Я все кричу, кричу. Почему не падают стены? Кричу так громко, что сейчас рухнет вся школа. Нашариваю хоть что-то, баночку с попурри, швыряю в него, баночка отскакивает от пола. Книги. Снова ругательства. Дверь заперта дверь заперта. Он хватает меня, рывком поднимает с пола, одной рукой зажимает рот, другой обхватывает за горло. Наклоняет над раковиной. Плевать ему на мои кулаки – безобидные лапки отбивающегося крольчишки. Наваливается всем телом.

Я машу рукою над головой, нащупываю ветку, сучок – хоть что-то, за что можно зацепиться. Доска – основание моей скульптуры из индюшачьих костей. Впечатываю ее в портрет Майи. Слышу хруст. ОНО не слышит. ОНО дышит как дракон. ОНО сдергивает руку с моего горла, набрасывается на мое тело. Я еще раз бью доской по портрету, по зеркалу, что под ним.

Осколки текут по стене в раковину. ОНО озадаченно отстраняется. Я вытягиваю руку, хватаю треугольный осколок. Приставляю его Энди Эвансу к шее. Он замирает. Я прижимаю плотнее, до первой капли крови. Он поднимает руки над головой. Моя рука дрожит. Хочется вогнать стекло ему в горло, услышать его крик. Поднимаю глаза. Вижу щетину у него на подбородке, клок пены в углу рта. Губы его парализованы. Он больше не может говорить. Мне этого довольно.

Я:

– Я же сказала: нет.