Говорят женщины

Да, на акции протеста в Гайд-парке. На ней ехал полицейский. Он двинулся на протестующих. А другие участники протеста – как нам стало известно позже, туда подтянулось более пятидесяти тысяч человек – стащили его с лошади, и она осталась без всадника, при виде толпы в панике била копытами, вставала на дыбы. Я вскочил на нее и, объехав толпу, ускакал в тыл, за людей и других полицейских к пруду с фонтаном, где лошадь могла попить и остыть. Я говорил с ней и, мне хотелось думать, успокоил. Никто не обращал никакого внимания ни на меня, ни на лошадь. В конце концов я вернулся на ней в Уондсворт и оставил там как друга. Друга всем нам.

Я и назвал ее Фринтом. (На плаутдиче – «друг».)

Фринт даже выполнял для нас кое-какую работу, потому что помощь требовалась от каждого живого существа. Иногда он возил дрова, другие материалы. Фринт был отлично выдрессирован и в хорошей форме.

Оуна сидела на крыше прачечной и посмеивалась в темноте. Но тебя же поймали? – спросила она.

Да, ответил я. В конце концов меня арестовали за кражу Фринта. Это серьезное преступление – кража у полицейского.

И ты попал в тюрьму, сказала она. Где серьезное преступление – признание в любви к уткам.

Да, сказал я. В тюрьму Уондсворт.

Трудно сидеть в тюрьме? – спросила Оуна.

Да, сказал я. Меня никто не навещал. Других сквоттеров, моих друзей, прогнали с пустыря, и они уехали куда-то. Фринта я тоже никогда больше не видел.

Тебя били? – спросила Оуна.

Каждый день, ответил я.

Ты потерял веру? – спросила Оуна.

Я терял ее множество раз, ответил я. Хотел убить нескольких своих сокамерников. И большинство охранников.

Тебе было страшно? – спросила Оуна.

Постоянно, ответил я. Постоянно.

7 июня Протокол женских разговоров

Очень рано, еще темно. После разговора с Оуной на крыше я не уснул. Зажег керосиновую лампу, чтобы писать.

Коровы подоены, и все женщины, кроме Мариши и Аутье, на сеновале. Грета ходит взад-вперед, периодически подходит к окну и всматривается в темноту. Ходит она нетвердо. За последние несколько месяцев Грета несколько раз падала и сломала себе пару ребер и ключицу. Мейал просит ее сосредоточиться и, шагая, выше поднимать ноги, не шаркать, чтобы не споткнуться, но Грета очень устала, тело отяжелело, и каждый шаг явно причиняет ей боль.

Агата положила ноги на колени Оуне, и та растирает их, пытаясь восстановить кровообращение. Оуна тихо поет «На старом грубом кресте», и Агата подхватывает через слово, хотя ей трудно дышать. Саломея (ни Мип, ни других ее детей теперь нет) рассеянно заплетает волосы Нейтье, натягивая так сильно, что та молит о пощаде.

Я уже почти ничего не вижу, говорит она своей матери/тетке.

Саломея еще раз спрашивает у Нейтье: Ты всем сказала про собрание?

Да, уверяет Нейтье.

Саломея одобрительно бормочет и спрашивает, что ответили женщины.

Большинство согласились прийти в конюшню вечером после faspa, отвечает Нейтье.

А меньшинство? – спрашивает Саломея.

Ничего не ответили, говорит Нейтье. Кто-то вообще не хотел ничего слышать. Кто-то ушел. Беттина Крёгер замахала руками, будто отгоняя несуществующих вредных насекомых.

Мейал перебивает ее. Не волнуйся, говорит она Саломее. Все мужчины женщин, решивших не делать ничего, сейчас в городе, с Петерсом, и женщины ничего не смогут им рассказать.

А если Клаас прознал? – спрашивает Саломея. – И где вообще Мариша?

Клаас не вспомнит ничего, что ему сказали, даже если бы сказали, говорит Агата.

Мейал спрашивает у Саломеи, где Мип. С Нетти/Мельвином?

Да, отвечает Саломея. Ей сегодня плохо, таблетки не помогают. Я подозреваю, таблетки для животных, не для людей.

Но Mип маленькая, говорит Мейал. Помогут.

Мип маленькая, кивает Саломея. Но не теленок.

Хочешь, расскажу свой сегодняшний сон? – спрашивает Оуна у Агаты.

Агата, поместив голову на руку, говорит: Если честно, Оуна, то нет.

Оуна улыбается.

Но потом да, говорит Агата и тоже улыбается Оуне.

Август, говорит Оуна, тебе что-нибудь сегодня снилось?

Да, отвечаю я.

На самом деле мне ничего не снилось, поскольку я не спал, если только разговор с Оуной на крыше прачечной не был сном.

Оуна продолжает петь. Затем умолкает. Мама, говорит она, мне снилось, будто ты умерла, и я сказала: Но поскольку ты умерла, меня некому будет подхватить, если я упаду. А потом ты ожила, правда, вид у тебя был очень усталый, болели ноги, хотя ты и радовалась, что вернулась в последний раз. И ты сказала: Тогда не падай.

Женщины смеются.

Мне очень хочется сказать Оуне, что я подхвачу ее, если она упадет.

Агата треплет дочь по руке. Оуна, говорит она, мы рождаемся, потом живем, а потом умираем и больше не живем, если только не на небе. Где будет справедливость.

И уважение, добавляет Грета. Ее руки вдруг взлетают вверх, как у судьи в американском футболе, когда тачдаун засчитан.

Значит, мы вместе были на небе, говорит Оуна. Во сне.

Но, Оуна, говорит Мейал, на небе многие могли бы тебя подхватить, если бы ты упала. Хотя на небе ты и упасть не могла бы.

Нет, ты можешь и споткнуться, говорит Саломея. Ты нескладная. (Я вижу, Саломею тема раздражает.)