Говорят женщины

Агата рассказывает, что Клааса мучила боль в прогнившем коренном зубе. (После смерти отца, бывшего стоматолога колонии, оставившего Агате свои инструменты, она взяла его функции на себя.)

Мариша кивает. Да, говорит она, я знала. Дыхание у него нечистое. Она морщится и машет рукой перед носом.

Саломея спрашивает: А это случилось до того, как он наставил тебе синяков на лице?

Мариша отмахивается от вопроса и, тыча в Агату обрубленным пальцем, велит той продолжать.

Я взялась удалить гнилой зуб, рассказывает Агата, но сначала его нужно было обезболить. Клаас согласился, и прямо перед тем, как наложить ему на лицо тряпочку, смоченную эфиром, я спросила, знает ли он, где остальные двое, вернувшиеся с ним в Молочну, Яш (Антон) и Якобо.

Напились омеловой водки, сказал Клаас, и валяются где-то на залежном поле около конюшни.

Я сказала Клаасу, что они слишком много пьют, рассказывает Агата. Он рассердился и ответил, все талдычат, дескать, сколько он пьет, но никто не говорит, какая у него жажда.

Мариша фыркает. Слышала тысячу раз.

Агата уложила Клааса и принялась за зуб. Она быстро провела удаление и, оставив Клааса без сознания, на его повозке поехала на летнюю кухню, где загрузила сыр, колбасу, хлеб, муку, соль, яйца и воду.

Бракку? – спрашивает Саломея.

Агата кивает.

(Примечание переводчика: бракка – сушеный хлеб, который берут в долгую дорогу. Чтобы он стал мягче, его макают в воду, хранится он очень долго. И еще одно примечание: а Агата видела нас с Оуной на крыше прачечной?)

Агата вернулась домой, разгрузила припасы, спрятала их в спальне и стала ждать, когда Клаас проснется. Уезжая, Клаас спросил у Агаты, почему лошади потные.

Оуна перебивает: Он мог говорить сразу после удаления коренного зуба?

Да, говорит Агата, к тому же помогал себе жестами. Агата ответила, что он, наверно, как всегда, гнал лошадей, когда ехал к ней (еще как гнал, бормочет Грета), что операция прошла быстро и лошади не успели восстановиться.

Саломея перебивает: Ну теперь, когда ему вырвали зуб, настроение у него, надо полагать, получше.

Мариша вскидывает голову и свирепо смотрит на Саломею.

Прости, говорит Саломея. Но я искренне надеюсь.

Может, Саломея и права, говорит Грета, успокаивая обеих. Может, он и не стал бы буянить, если бы у него не болел зуб. Возможно, Саломея и права.

Я не против, пусть Саломея права, говорит Мариша. Просто не люблю, когда она думает, что права.

Тут женщины единодушны. Они кивают друг другу, обдумывая важную разницу между быть правым и думать, что ты прав.

Аутье нарушает молчание. Может, мы никогда больше не увидим моего отца, говорит она, указывая на себя с матерью.

Женщины молчат, мрачно думая и об этом.

Все мы здесь, на сеновале, оставляем своих, мягко напоминает ей Агата. Мужей, братьев, отцов, сестер, теток, дядьев.

Но не детей, говорит Оуна.

Не всех детей, поправляет ее Саломея.

Взрослых детей, говорит Оуна. У нее, как и у Саломеи, братья в городе.

Но не всех взрослых детей, говорит Агата.

Правильно, говорит Грета.

Грета снимает с Мариши платок и гладит ее по голове.

Мариша склоняется в нежные объятия матери.

Давайте поговорим о грусти, когда окончательно примем план, предлагает Агата.

Лица у женщин суровые, мрачные, отчаянные, напряженные, но они кивают в знак согласия.

Агата напоминает женщинам, что запаслась в дорогу большим количеством еды, которую вечером надо перенести в ее повозку. (Агата – вдова. Ее муж, Курт, умер много лет назад, от страха, как считал Петерс. По его словам, на поляне за дорогой к западу от конюшни, стреляя ворон, уничтожавших его кукурузу, Курт увидел дьявола и тут же упал замертво.

Агата же утверждала – и в этом с ней соглашалась Оуна, а также, хотя и не полностью, Саломея, сыновья Агаты и все взрослые женатые мужчины, в настоящее время находящиеся в городе, – что Курт приставил к виску пистолет калибра.22 и вышиб себе мозги. В общине говорили, до смерти отца нарфа у Оуны таилась под спудом, поддавалась контролю, но после она впала в чудаковатую мечтательность, странным образом пристрастилась к различным сведениям, а также, кажется, не возражала против статуса парии, дочери дьявола и данного Богом общине бремени. Я же уверяю, мир не знал более легкого, менее докучливого человека.)

Агата спрашивает женщин, что еще они сделали за ночь.

Женщины говорят одновременно. Грета не может удержаться от смеха. Она просит остальных замолчать, чтобы Аутье и Нейтье могли рассказать о своих свершениях.

Аутье и Нейтье взволнованно, но робко улыбаются, им не терпится поделиться новостями.

Аутье начинает, но замолкает и стонет. Из-за синяка ей больно говорить.

Саломея перегибается через стол и похлопывает ее по руке.

Оуна говорит: О, Аутье, leibchen, помолчи. Нейтье все расскажет.