Говорила мама…

Маменька! Там с десяток чекушек «Русской»!

– Зачем тебе столько?

– Не мне. А трудовому ёбчеству. Табуретовка – стратегический продукт. А ванки[49] цены не держат. Выкопал картошку. Привезти – гони бутылку! Уголь со склада подкинуть – бутылку! Покойника под Три Тополя не сплавишь без бутылки!

– Во живуха… – печалится мама. – С утра распечатаешь?

– А зачем я наклонялся? Для голой гимнастики?

Он выловил одну тонкую бутылочку. Вилкой сковырнул белую нашлёпку. Набулькал в рюмочку и со смехом подаёт маме:

– Ма! Примите душу на грех. Одну грамульку!

Мама отмахивается обеими руками:

– Иди ты, топтыга!

Он подаёт мне. Не беру и я.

Гриша со смехом поднимает выше стаканчик:

– За ваше здоровье, достопочтенные господа трезвенники!

Всю рюмку тщательно слил в рот, потряс рюмку над раскрытым ртом, рачительно постучал указательным пальцем по заднюшке рюмки – не осталось ли чего? – и одним глотком степенно прогнал горючее по тракту вниз. И не забыл державно крякнуть.

– Хор-роша!.. Как крякнул, значит, выпил. Покрякаю, пока гостенька. Что интересно, месяц же не измерял градус![50] Совсем запустил важное дело.

– К чему такие бесплатные муки? – допытываюсь я.

– Да она сама почти бесплатно. Да при живом госте! Раз гостюшка на порог, как не разгерметизировать фунфырик? И чем дольше гостюня, тем масштабней разгуляй.[51] Люблю гостей!

Я со страхом жмурился: метелил он «Русскую» как воду.

Один убаюкал бутылочку. В ней 350 граммов.

– Теперь шо, – подгорюнилась мама, – лягать будешь писля ночной смены?

– Меня, ма, чтоб уложить, надо вломить семьсот генеральских грамм. А я принял только полнормы. Маловатушко оприходовал. Ни туда ни сюда.

Умял он полкурицы, поджаренной с лучком.

Налегает на борщ.

– Есть надо, когда хочется, а не по режиму, – рассуждает вельможный пан Григореску. – Вон ма восемьдесят лет нажила. Режим не держала. И не жаловалась.

– А по тому режиму и забудешь, як едять, – поддерживает мама.

– Курицу вдвоём утром умолотили и готов склероз. Забываешь, что обедать надо. Самое полезное куриное мясо. А самое тяжёлое – жирная свинина. Зато много калорий. Если хочешь когда лезть на гору, ешь свинину. Выползешь.

Он съел тарелку борща.

Подмигивает маме. Руку к виску:

– Товарищ командир! Докладываю! Рядовой Санжаровский стрельбу окончил!

– На здоровьячко! – мама в грусти смотрит на дождь за окном. – Луку натаскали. Помидоров натаскали. Наварила томату пятнадцать литров… Готовы к зимушке. Да… Уже… Сёгодни Хлебный Третий Спас, готовь рукавички на запас. Проводы лета… У Спаса всего полно в запасе: и дождь, и вёдро, и серопогодье… Озимые досевают… Ежли вовремя не отсеяться, лишь цветочки уродятся на следующий год. По слухам, с севом уклались в срок… Хорошо. Господь дождю прислал…

– Кому хорошо. А кому и не очень… – Гриша тоскливо смотрит на окно в капельках, ложится на вчетверо сложенный ковёр на полу и поднимает глаза на телевизор. – Хоть ноги вытяну… А то всё спал в сенях на старом диване. Ног не вытянешь… Скрючишься, как ребёнок под сердцем у матери.

Скоро Гриша засыпает.

Мама воровато поглядывает на него и шепчет мне:

– Толька! Скажи, шоб наш комиссар побрился.

– Я сам небритый.

– Да зовсим шоб… Шоб бороду вчисте с царской должности снял!

– Какие строгости…Хотя бывали строгости и покруче. Есть на телевидении передача «Клуб весёлых и находчивых». Так КГБ, наша дорогая госбезопасность, «потребовала, чтоб участники КВН не носили бороды, усмотрев в этом насмешку над коммунистическим идеологом Карлом Марксом».

– Во! Во! А про Гришину бороду ничё нигде не написано? Ни над кем она не насмехается? Шоб счесать её разом?!

– Да вроде она никому на верхах не мешает… Только один Сяглов, генсек нижнедевицкий, тоже на Гришину бороду точит тупой зуб… Нашлась коту забота…

Сквозь сон Гриша трудно и экономно приоткрывает один глаз.

– Ма! Прекратите там чёрные пропагандистские подстрекательства…

– А на шо тоби борода? Шо, она тебя кормит?

– Согревает одинокую счастливую старость, – тускло усмехается он. – Что Вам далась моя борода? Хотите сказать, борода не делает козла священником? Так я не рвусь в святые батьки…

Мне жалко его. Был бы никчёмыш… Так нет. Стоумовый. Красивый… Парень куда надо! Подрежь волосы – ну совсем же юныш! А уже пенсионер в неполные пятьдесят шесть. Ведь компрессорщики маются с аммиаком. Соскакивают на пенсию в пятьдесят пять. Как женщины.

– Дуну-ка я Вам за картошечкой! – вдруг выпаливает Григорий.

– Та ты шо!? – в панике тычет мама на бегущие наразрыв по оконному стеклу струйки. – Там дождюра поливае як из рукава! Лучше щэ ляпни триста пятьдесят до сна и спи!

– Это уже взятка! А взяток я ни с кого не стряхивал. Вообще не беру! Иль что, – недовольно бурчит он, – я какой алик? Пью так… Для разогрева аппетита.

– Чем по такой сыри комкать четыре километра, лучше выпей и спи без задних гач дальше.

– Напугали! Я Вам говорил и повторю, где-то слышал. «Водка – враг народа, но мы, русские, врагов не боимся»!

– Смеля-як! Тогда ото выпей до ваньки-в-стельку да спи.

– Не гоните, бабунюшка, лошадок. Ещё не вечер.

Мама ставит бутылочку у изголовья.