Говорит Альберт Эйнштейн

К себе он подпускает только Адель. В возрасте двадцати одного года Гёдель познакомился с ней в Вене, когда ей, танцовщице в ночном клубе Der Nachtfalter («Ночная бабочка») на площади Петерсплац, было двадцать семь. Адель успела развестись, даром что католичка. На ее лице темнела довольно приметная родинка. Конечно, родители Гёделя не одобряли такой мезальянс, но терпели.

Казалось, Гёдель напрочь выпал из жизни, когда в его голове поселилась идея, будто холодильник и радиатор выделяют газы, которые отравляют его пищу. Избегая личных контактов, он предпочитает долгие телефонные разговоры по ночам с любым, кто готов его слушать, а если слушателя не находится, он раз за разом пересматривает «Белоснежку» Уолта Диснея на своем шестнадцатимиллиметровом звуковом проекторе «Кодак».

Гёдель настоятельно просит жену не давать ему ничего, кроме масла, детского питания и касторки Флетчера. Но Адель не оставляет попыток переключить его настроения на позитивный лад, поэтому на лужайке перед их домом на Линден-лейн однажды появляется садовая скульптура розового фламинго. Гёдель только пробормотал, что это необычайно мило.

Но главное — за ее мужем пока сохраняется место в институте, который она, впрочем, называет богадельней.

Похоже, только общение с Альбертом возвращает Гёделю душевный покой. Притом что Альберт — самый известный ученый в мире. А имя Гёделя — величайшего логика своего поколения, — по большому счету, миру неизвестно.

Тем утром, весной 1954 года, их маршрут пролегает по кварталам, где почти нет белого населения. Чернокожие местные жители, узнав Альберта, добродушно улыбаются, а он улыбается им в ответ. Когда он покупает мороженое в киоске на Нассау-стрит, прохожие замедляют шаг.

К Альберту подбегает темнокожий мальчонка, размахивая альбомом:

— Можно, пожалуйста, ваш автограф?

— Разве ты меня знаешь? — спрашивает Альберт.

— Вы похожи на доктора Эйнштейна.

Альберт снова раскуривает свою трубку:

— Верно. Дай-ка посмотреть, чьи у тебя тут автографы.

И открывает альбом.

— Ух ты. Идите сюда, Гёдель.

Гёдель видит подпись: Тони Галенто.

— Боксер-тяжеловес, — сообщает Альберт. — Двухтонный Тони Галенто. Живет в Нью-Джерси. Рост метр семьдесят шесть, сто восемь килограммов веса. Двухтонный Тони.

— Неверно утверждать, что он весит две тонны, — замечает Гёдель.

— Благородный спорт — это всегда преувеличение, — говорит Альберт. — В тридцать втором Галенто выиграл десятидолларовую ставку, съев пятьдесят два хот-дога перед боем с Артуром Де Кухом. Секундантам пришлось даже сделать разрезы на его боксерских шортах — иначе они бы на него не налезли. А с Де Кухом он разделался в четыре раунда.

Альберт и мальчик помирают со смеху.

— Гляньте, Гёдель, — автограф Джерри Льюиса. Вы знаете его?

— Нет.

— И Фрэнк Синатра есть. Вы знаете Синатру?

— Он получил «Оскар» за лучшую мужскую роль второго плана, сыграв рядового Анджело Маджо в фильме «Отныне и вовеки веков».

Гёдель подражает Синатре в роли Анджело:

— «Пойдем в укромный угол? У меня с собой есть виски, я спрятал его под майкой».

— Ого, — восклицает мальчик. — Обалдеть!

С заметным немецким акцентом Гёдель начинает петь «Нет лучше бизнеса, чем шоу-бизнес».

Альберт не упускает возможности лишний раз подтянуть и поплясать.

— Я и помыслить не мог, — поражается Альберт. — Откуда вы этого набрались?

— Адель пела. Еще в «Ночной бабочке». Мой дед Иосиф, кстати, тоже пел в мужском хоре Брунна.

— И как пел — весело? — спрашивает Альберт. — Браво, браво.

Гёдель мрачнеет:

— Существуют иные миры и разумные существа иного и высшего типа. Мир, в котором мы живем, не является единственным миром, в котором мы жили или будем жить.

— У вас, люди, ручка-то есть? — напоминает о себе парнишка.

— Есть, — говорит Альберт. — Но если ты собираешься стать серьезным коллекционером автографов, советую тебе обзавестись собственной.

Альберт достает свою авторучку «Уотерман»:

— Вот. Здесь вся моя лаборатория.

— Разве вы не подарили ее Паулю Эренфесту? — спрашивает Гёдель.

— То была ручка, которой я впервые вывел формулу «Е равно эм цэ квадрат».

Оставив свой автограф, Альберт наклонился, чтобы дать мальчишке пятицентовик.

Но не меньше радости доставила мальчишке лохматая голова Альберта, которую ему даже удалось потрепать, когда она оказалась у него перед носом.

— У моего друга, профессора Гёделя, ты тоже должен взять автограф, — подсказывает ему Альберт.

— Почему это?

— Да потому, что работа Курта Гёделя по основаниям математики изменила мир, в котором мы живем.

— Он придумал бомбу?

— Нет, этим он не занимался.

— Он такой же гений, как вы?

— Он просто гений. Да. Понимает ли он, как и я, всю Вселенную, от величайшей галактики до мельчайшей элементарной частицы, — не знаю. Найдет ли он, как и я, принципы, которые охватывают все в единой теории поля, — увидим…

— Уговорили, — соглашается мальчик. — Распишитесь здесь, Курт.

Написав свое имя, Гёдель добавляет: «2 + 2 = 4».

— Это я и сам знаю, — гордо заявляет ребенок.

— Следовательно, и ты гений математики, — логически заключает Гёдель.

— Ну, скажете тоже, — говорит мальчик. — Вы, ребята, просто атас.