Говорит Вафин

Кавардак такой наступит, что черт его разберет! И в лицах изобразят подробно, и по каждой детали гардероба пройдутся. Встал Василий с угла: «А с картуза нитка свисаеть – потяни, так сам весь развяжется, бо штопаный весь» – снова гоготать.

Вроде затихли ужо, слезы утирают, да баба с морсом о дите запнулася, оземь растянулась. Дите воет, морс по стенам – все снова: га-га-га-га.

Через полчаса уже никто не смеется. Пишут.

К утру повесть или рассказ какой наваяют. Каждую детальку не забудут, ухватят, в нужное место приварят, даже баба с морсом не пропадет. Брызги морса тоже пригодятся – подсластят иронией горечь повествования.

Генерал от инфантерии приедет на фаэтоне в воскресение – забирать творчество, слезу пустит: «Это вы, братцы, знатно прошлись, вас в эти самые вихрастые макушки, видимо, Господь Бог обцеловал».

Старики пожмут плечами: «Что уж дадено, то и дадено. Наше дело маленькое, скоромное – как жили деды, так и внуки станут».

Хорошо в Великом Вафино жить было!

Володя Чамаров приподнял голову с подушки. Чёрти чего не было на том лице! Слюни, замешавшиеся с отходосовой пеной, безумные глаза с мириадами полопавшихся капилляров, приоткрытый в дебильном экстазе рот и, самое главное, выражение бескрайнего ужаса и восхищения.

Набрав воздуху, Володя Чамаров внезапно возопил:

«Приходите, негры, и володейте нами!»

Пацаны даже бить Володю не стали.

Удивились: откуда такие слова взялись, мол? Пацанам стало прелюбопытнейше. Коля Игнатьев тогда даже в рот володе заглянул: не осталось ли там еще таких слов?

А любопытствующий пацан – это фундамент, на котором держится всякое здоровое общество.

Дядя Володя был мужчиной характерным, что говорится, со знакомствами и опытом жизни.

Служил, сидел, воевал, бизнес делал, тогда в запое был.

Как-то раз сидели пацанята на кухне, а напротив них – выпивший дядя Володя.

«Знаете, почему бабы боятся изнасилования?»

Никто из пацанят не знал, а если и знал, то к чему перебивать дядю Володю?

«Потому что изнасилованная баба чувствует, как ее обманули, как спиздили ценный товар, не заплатив. И она больше всего боится, что скоро весь ее маленький меховой магазинчик обставят, как воры поймут, что платить в принципе необязательно и тогда весь ее ебучий бизнес распадется».

– Дядя Володя, действительно так? – шустрые пацанята были рады впитывать науку.

«Ясен хуй», – обрубил дядя Володя, сбив пепел с сигареты щелчком пальцев. После чего налил пива каждому – себе полную кружку, пацанятам по половине.

Дальше воцарилась пауза. Но было видно, как за стоическим спокойствием дяди Володиного лица, за этим фасадом бродят великие думы.

«Вы, пацаны, молодые еще, вам вместе держаться надо», – подбил итог дядя Володя.

Вспоминаю детство.

Встаешь в 7 утра в воскресенье, потому что должны дисней клуб по ОРТ показывать.

Включаешь, ждешь.

А там почему-то слово пастыря сегодня.

И ты такой: ну слово пастыря тоже заебись.

И смотришь сидишь.

Я с Колей Самойловым на «ты» завсегда.

Встречаемся, я его за пуговицу на манжете беру, отвожу:

«Ты, Коля Самойлов, так и так, мол, вот это и то, эдак и потому что». Коля Самойлов слушает уважительно, кивает, три секунды смотрит в глаза, потом на секунду отводит взгляд – и так по циклу.

Потом кладет руку на плечо мне и отвечает:

«Ты, Юра Вафин, так и так, мол, вот это и то, эдак и потому что».

Я тоже головой киваю, тоже гляжу, как подобает в таких случаях.

Расходимся дьявольски довольные друг другом.

Если хотите на «ты» с кем-нибудь потолковать, то лучше Коли Самойлова никого не сыскать!

Большой мастер этот ваш Коля Самойлов!

В детстве читал сказки Джанни Родари о том, как на Милан сверху упал гигантский торт. Детишки ползали в нём, как черви в грядке, высасывая крем, объедаясь цукатами, утопая в безе.

Я читал и сжимал в руках книгу, думал: «Когда на Новгород такой торт-то упадет?»

Торт не упал никогда. И чем явнее я это понимал, тем злее становился.

Впрочем, теперь я снова верю, что торт может упасть.

Ананас люблю кушать пуще всех блюд.

Аллергия у меня на него, весь рот разрывает в кровавую кашу.

То ли язык слабоват, то ли щеки дуры, то ли что – не разберешь, но спустя пять кусков ананаса с меня буквально течет кровавая юшка потоком.

Люди на меня уже плюнули – всё равно помрет.

Просто выходят прочь в другую комнату, а я лопаю – кусок в рот, через минуту схаркиваю в стакан чистейшей кровью.

Треть стакана наплюю, заношу бабе в комнату: вот, погляди, что произошло.

Баба под одеяло юркнет – но и там не находит убежища.

Я дурак – прячь ананасы.

Придумал сюжет остросоциального романа про работника Макдоналдса.

Он устроился, полный надежд на карьеру. Его мотивировали улыбки с билбордов, лица HR и гибкий график. Он планировал работать, параллельно учить английский и расти по лестнице должностей.

Но ебаша 10-часовую смену без выходных (директор ресторана хотел годовые бонусы), он мрачнел, забросил саморазвитие. Вскоре он перестал чистить зубы, смотреть кино, гулять, иногда он останавливался подле зеркала и начинал корчить самому себе лютые мортемные гримасы.

Казнил кота. Ударил мать.