Граф Безбрежный. Две жизни графа Федора Ивановича Толстого-Американца

Толстой убивал своих противников не только с легким сердцем, но ещё и с шиком — это был шик записного бретера, которому положить пулю в середину человеческого лба также просто, как прибить муху. Убил — и пошел дальше пить чай. Так было у него однажды, когда его друг Петр Александрович Нащокин рассказал ему, что вызван на дуэль, и попросил наутро быть секундантом. Но утром, когда Нащокин заехал к Толстому, тот только встал и ходил по своему дому в Староконюшенном переулке в халате, заказывая повару блюда на обед: уху из щуки, куропатку с грибами… Ехать он никуда не собирался — вечером он дал противнику Нащокина пощечину, немедленно стрелялся с ним и убил его, освободив, таким образом, друга от риска, а утро — для чая с теплыми булками.

Эту радость жизни — хорошо заваренный чай, и сдобные калачи, и нежный окорок, и белугу в сметане, и пулярок в винном соусе, и страсбургский паштет — граф любил всем сердцем.

Время, в которое жил граф Федор Толстой, было баснословно-богатое — время огромных провиантских складов, брильянтовых пуговиц на камзолах вельмож, крупных обжор и министров, сочинявших не рескрипты, а каши[3]. Хлебосольство доходило до высот фантастических: московский обер-полицмейстер и губернатор Иван Петрович Архаров, встречая гостей, раскидывал руки и говорил в приступе радушия: «Чем почтить мне дорогого гостя? Прикажи только, и я для тебя зажарю любую дочь мою!» Но и без зажаренных дочерей было чем попотчевать гостей на обеде, приготовленном знаменитым поваром, каким-нибудь Федосеичем или Петровичем: запеканки в три этажа, громадные гусиные печенки, фрукты горой, торты размером с самовар, бисквиты, увитые кремом. Обыкновенный обед состоял из четырех блюд, но для удовольствия гостей-гурманов могло быть и пятое, и шестое, и даже седьмое. Среди обжор были свои чемпионы — один их них знаменитый баснописец Иван Андреевич Крылов, для которого еда была главным удовольствием в жизни. Ел баснописец обильно и сладострастно. Он собственное огромное и толстое тело воспринимал как вместилище для вкуснейших блюд и за то любил его и озирал его размеры с удовольствием. Поедание десятка рябчиков или горы трюфелей для Крылова было вовсе не простым подкреплением сил и не тупым насыщением желудка, а пышным чувственным праздником, смачным удовольствием, в котором есть место творческому восторгу. Свое брюхо Иван Андреевич рассматривал как вид прекрасного театра, куда он с чувством и толком умещал различные яства: супы занимали партер, мясо умещалось на галерке, а для сладкого он всегда находил местечко в дальнем углу…

Ах, как хорошо было покушать в России начала Девятнадцатого века! Да хоть бы и в трактире с начищенным красным медным самоваром можно поесть или прямо на рынке, где ноги тонут в соломе, перемешанной с конским навозом. Тогдашняя копейка — это деньги! Взять в лавке фунт ржаного хлеба за полторы копейки, к нему свежей белужки первого сорта за 11 и четверть копеек фунт, а не хочешь белужки, так возьми коренной или малосольной осетрины на промасленной фиолетовой бумаге. Капуста продавалась ведрами и была белой и серой, а вязиги, которая тогда продавалась повсюду, теперь не найдешь ни в одном меню, и никто не знает, что это такое. А это — скрученные рыбьи сухожилия. Впрочем, есть по трактирам и на рынке не обязательно, если вы званы на обед к знакомому или другу — то того лучше. Россия на всю Европу уже тогда славилась своими безумными, длительными, убийственными обедами, во время которых гостя закармливали до полусмерти, после чего слуги уносили его в спальню, стягивали с него сапоги и укладывали поспать до ужина на взбитую подушку, под пуховую перину. Итак, обед начинается с вопроса: не угодно ли вам яичных пирожков с грибным супом? Угодно? Это хорошо — но тогда запейте их медом, а мед запейте квасом. Это не обед, это только прелюдия. Теперь икра — в каком Париже или Лондоне вы отведаете такой икры? В хрустальной вазе лежит уральская зернистая, в фарфоровой чаше паюсная, а в богемском стекле соленая зернистая. Это не на выбор, вы не поняли — это надо есть все сразу, закусывая одну икру другой. А хозяин с хозяйкой, улыбаясь, все предлагают вам новые и новые блюда, все нажимают мягко, но настойчиво. Что это вы так плохо кушаете? Не больны ли? Может быть, пора подать уху? После ухи — киевские котлеты, внутри которых запечен французский сыр и которые при касании ножа брызжут раскаленным золотистым маслом, затем солонина и дичь — все к вашим услугам; а когда вы распробуете как следует рябчиков, внесут жаркое с солеными огурцами и мечтательно вздохнут о поросенке и кислом молоке, которые будут не скоро… очень не скоро… часа через три… только к ужину. Потом десерт — розовая пастила, крымские яблоки, варенье из Тулы, липовый мед, моченые груши и розовый цвет займут еще час-другой…