За несколько дней в Париже Кавур развел бурную деятельность и провел переговоры еще и с российским посланником, генералом Киселевым, банкиром Ротшильдом, венгерским революционером-эмигрантом Сараиди и известным политиком Жаком Биксио.
29 марта 1859 года состоялась повторная встреча Наполеона III с Кавуром. На этот раз на ней присутствовал Валевский, и разговор получился не столь продолжительным. Судя по всему, император больше не хотел подвергаться массированному давлению со стороны итальянца. В ходе беседы он примирительно подчеркнул, что не следует отчаиваться и терять надежду. На что Кавур резко отреагировал, что если Франция откажется от Пьемонта, то Вторую империю, возможно, ждут большие неприятности. В любом случае, Сардиния не отступит и не разоружится.
Вернувшись в свои апартаменты в
Судя по всему, к завершению своего парижского вояжа глава правительства Пьемонта уже не сомневался, что война неминуема и вооруженный конфликт, в котором Франция примет участие, станет борьбой не только с Австрией в Италии, но и Пруссией на Рейне. Однако он понимал, что, агитируя императора за участие в большой европейской войне, берет на себя слишком большую ответственность и в случае неудачи это будет поставлено ему в вину.
На следующий день Кавур отбыл из Парижа. Перед отъездом он направил письмо Наполеону III, в котором еще раз подчеркнул, что окружение императора ставит под угрозу безопасность Франции, заставляет сардинского короля отречься от престола, подталкивает Пьемонт к краю бездны, а его самого — покинуть пост главы правительства. Но что бы ни случилось с Сардинией, подчеркивал Кавур, глава Франции уже зашел слишком далеко, чтобы отступиться от своих первоначальных планов. В противном случае он превратит Италию в смертельного врага, который уже знает свои истинные цели, и при этом не сможет снискать поддержки и доверия Европы.
Кавур был прав, когда утверждал, что «окружение императора» выступает против союза с Пьемонтом и войны с Австрией. После отъезда итальянца Валевский прямо пожаловался Коули, что визит Кавура нанес большой вред и на упрямого сардинца не подействовали просьбы и уговоры. Британский посланник немедленно отправил сообщение об этом разговоре в Лондон. «Это очень раздражает, — записал 9 апреля Малмсбери в свой дневник. — И это после того, что мы сделали все возможное для предотвращения боевых действий»[395]
. Английский министр иностранных дел поручил Коули довести до сведения французского правительства, что, в случае если Париж возьмет курс на войну, Лондон воспримет эти действия как «необоснованный акт политического распутства».Тем временем на границе между Пьемонтом и австрийской Италией шло заочное военное соперничество. Войска непрерывным потоком подтягивались к приграничной территории. Шло строительство и укрепление военной инфраструктуры. Каждая сторона обвиняла своего соседа в агрессивных намерениях и милитаризме. Газеты не скупились на эпитеты и вносили значимую лепту в раскручивание страстей.
Кавур, который и так считался трудоголиком, в эти дни превзошел самого себя. Он беспрерывно занимался вопросами финансов, дипломатии, укрепления армии и военного строительства. Встречался со множеством людей: от высокопоставленных чиновников, политиков и генералов до бизнесменов и простых людей. Его зажигательные речи в субальпийском парламенте выплескивались на страницы газет и находили выход в обществе. Маховик национализма был запущен на полную мощь.
Под стать главе правительства работали Ламармора, отвечавший за армию, Ланца, изыскивавший возможности для финансирования предстоящей военной кампании, и Ла Фарина, взявший на себя координацию действий итальянцев за пределами Сардинского королевства. С раннего утра и до глубокой ночи Ла Фарина принимал посетителей, писал воззвания и письма. Во все концы Апеннин разлетались страстные призывы встать под знамена Савойского дома и быть готовыми к борьбе. В марте — апреле 1859 года границу Пьемонта перешло множество людей из других регионов Италии — Модены и Пармы, Романьи и Тосканы, которые хотели вступить в вооруженные силы Сардинского королевства. Вначале армейское командование не испытывало особой радости от этого. Генералы не хотели брать эмигрантов в армию, но в дальнейшем все желающие были сведены в добровольческие полки.