Граф Монте Кристо 3 часть

The beautiful Catalane and noble countess had lost both her proud glance and charming smile, because she saw nothing but misery around her; the walls were hung with one of the gray papers which economical landlords choose as not likely to show the dirt; the floor was uncarpeted; the furniture attracted the attention to the poor attempt at luxury; indeed, everything offended eyes accustomed to refinement and elegance.	Прекрасная каталанка, или, если угодно, благородная графиня, утратила свой гордый взгляд и прелестную улыбку, потому что видела вокруг только унылые предметы: стены, оклеенные серыми обоями, которые обычно предпочитают расчетливые хозяева, как наименее маркие; голый каменный пол; аляповатую мебель, режущую глаз своей убогой роскошью; словом -все то, что оскорбляет взор, привыкший к изяществу и гармонии.
Madame de Morcerf had lived there since leaving her house; the continual silence of the spot oppressed her; still, seeing that Albert continually watched her countenance to judge the state of her feelings, she constrained herself to assume a monotonous smile of the lips alone, which, contrasted with the sweet and beaming expression that usually shone from her eyes, seemed like "moonlight on a statue,"--yielding light without warmth.	Госпожа де Морсер жила здесь с тех пор, как покинула свой дом; у нее кружилась голова от этой вечной тишины, как у путника, подошедшего к краю пропасти; она заметила, что Альбер то и дело украдкой смотрит на нее, стараясь прочесть ее мысли, и научилась улыбаться одними губами, и эта застывшая улыбка, не озаренная нежным сиянием глаз, походила на отраженный свет, лишенный живительного тепла.
Albert, too, was ill at ease; the remains of luxury prevented him from sinking into his actual position. If he wished to go out without gloves, his hands appeared too white; if he wished to walk through the town, his boots seemed too highly polished.	Альбер тоже был подавлен и смущен; его тяготили остатки роскоши, которые мешали ему освоиться с его новым положением; он хотел бы выйти из дому без перчаток, но его руки были слишком белы; он хотел бы ходить пешком, но его башмаки слишком ярко блестели.
Yet these two noble and intelligent creatures, united by the indissoluble ties of maternal and filial love, had succeeded in tacitly understanding one another, and economizing their stores, and Albert had been able to tell his mother without extorting a change of countenance,--"Mother, we have no more money."	И все же эти два благородных и умных существа, неразрывно связанные узами материнской и сыновней любви, понимали друг друга без слов и могли обойтись без околичностей, неизбежных даже между близкими друзьями, когда речь идет о материальной основе нашей жизни. Словом, Альбер мог сказать своей матери, не испугав ее: - Матушка, у нас больше нет денег.
Mercedes had never known misery; she had often, in her youth, spoken of poverty, but between want and necessity, those synonymous words, there is a wide difference.	Мерседес никогда не знала подлинной нищеты; в молодости она часто называла себя бедной; но это не одно и то же; нужда и нищета - синонимы, между которыми целая пропасть.
Amongst the Catalans, Mercedes wished for a thousand things, but still she never really wanted any.	В Каталанах Мерседес нуждалась в очень многом, но очень многое у нее было.
So long as the nets were good, they caught fish; and so long as they sold their fish, they were able to buy twine for new nets.	Сети были целы - рыба ловилась; а ловилась рыба - были нитки, чтобы чинить сети.
And then, shut out from friendship, having but one affection, which could not be mixed up with her ordinary pursuits, she thought of herself--of no one but herself.	Когда нет близких, а есть только любовь, которая никак не касается житейских мелочей, думаешь только о себе и отвечаешь только за себя.
Upon the little she earned she lived as well as she could; now there were two to be supported, and nothing to live upon.	Тем немногим, что у нее было, Мерседес делилась щедро со всеми, теперь у нее не было ничего, а приходилось думать о двоих.