Граф Соколовский и две чашки чая

– Марфа, не стой столбом. Иди, успокой госпожу. Мелантий, наведи порядок. Почему дети кричат?

– Константиныч, ты самый натуральный…

Договорить Марфа не успела. Здоровой рукой граф замахнулся на неё зонтом. Дворецкий вовремя подскочил к хозяину и крепко вцепился в зонт-тросточку.

– Пусти! Пусти, я сказал!

– Нет, Ваше сиятельство, он же острый. Вы же можете её убить.

– А-а-а, идиоты. Да чтоб вас всех!

Граф не смог выхватить у дворецкого зонт одной левой рукой и был вынужден уступить его Мелентию..

– Саша, если ты уйдёшь, я уеду отсюда. Даю тебе слово.

– Езжай, все езжайте. Вот вы где уже все, – он схватился за горло.

Марфа в страшном безмолвии поднялась к лежащей на полу хозяйке. По углам прятались слуги, боясь попасться на глаза впавшему в припадок ярости графу. Мелентий Евстафиевич в молчании сопроводил господина до передней. В двух шагах перед дверьми он остановился и спросил его: «Ваше сиятельство, вы хотите, чтобы я дал совет?». Его бархатный послушный тон несколько охладил графа. Александр Константинович замер.

– Ну, говори, – стоя к слуге спиной, приказал он.

– Вы будете жалеть о своём поступке всю жизнь. Чем дальше вы заходите в… этом деле, тем ужаснее будет потом груз страданий. Не предавайте любви…

– Довольно. Успокой их, Мелентий. Я не могу не идти.

Дворецкий отворил перед хозяином дверь, и он нырнул в темноту. Дождь на время прекратился, но огромные чёрные тучи затянули всё небо.

– Удивительно, но госпожа до сих пор обожает вас, Александр Константинович. Страшно подумать, как вы её измучили, прошептал слуга.

Мелентий устало опустился на табурет, дабы перевести дух. Грудь его сдавила непреодолимая боль. Дворецкий сжал ладони в кулак и только теперь осознал, что хозяйский зонт остался у него.

Злой, с растрёпанными волосами, граф спешно шёл в сторону Летнего сада. Внезапно пошёл дождь и беспощадно захлестал его по щекам. Дорогой читатель, будь снисходителен к слабости нашего героя. Страсть поглотила его целиком, и он был не в силах бороться с этой страстью. Словно чёрная пелена она покрыла его глаза и своим ядом отравила любящее сердце, извратив многое, что было в нём светлого и доброго. Пребывая в этой страсти, он походил на тонущего человека, который барахтается, борется с потоком. Но водоворот оказался сильнее, греховные вожделения вцепились в него мёртвой хваткой и не желали ни за что отпускать. Да, он скверно поступил с Марфой и Мелентием, своей женой, детьми. После той ужасной сцены его можно назвать пропащим, дрянным человеком, почти подлецом. Но не будем спешить с осуждением, милосердный читатель. Может быть, у него ещё будет время искупить вину. Может быть, бедный Александр Константинович опомнится, ужаснётся своего злодеяния и постыдится. Я не знаю, проницательный читатель, может быть, граф Соколовский уже стыдится. На его счастье, в усилившемся ливне слёз не было видно. Через несколько минут насквозь промокшему дворянину посчастливилось встретить двухместную крытую коляску. Он крикнул извозчику и приказал гнать до Летнего сада.

Дальнейшие события внимательный читатель сможет с лёгкостью предугадать, и нет надобности описывать встречу Соколовского и Наивенкова подробно. Участник подпольной организации с трудом пережил предательство своей возлюбленной. Он потребовал от сыщика доказательств. В ответ Александр Константинович посоветовал бежать ему на Николаевский вокзал, с которого через двадцать минут должен оправиться поезд на Одессу. Наивенков спросил разрешения забрать повозку, на которой прибыл Александр Константинович. Тот позволил – до тайной квартиры, где он должен был встретиться со своей любовницей, было рукой подать. Дождь почти прекратился, и Соколовский был только рад возможности пройтись пешком.

Они расстались у входа в Летний сад, напротив Инженерного замка, старожилами до сих пор именовавшийся Михайловским. В ночи шпиль Западного фасада замка неестественно ярко вспыхнул, и крест блеснул на мгновение золотым бликом.

Он стоял на Цепном мосту, опёршись на железную решётку. Всякий раз, когда по нему проезжали экипажи, мост начинал подрагивать, словно дрожал от щекотки. Эта качка, ставшая некой достопримечательностью этого моста, неизменно веселила Мыслевскую. Каждый раз, когда по мосту проходила колонна военных, или проезжало несколько извозчиков, один за другим, она веселилась нарастающей дрожи, которая охватывала Цепной мост. Граф отогнал от себя рой воспоминаний и мыслей и заметил, что к нему приближалась широкоплечая мужская фигура в длиннополом плаще. Когда широкоплечий господин приблизился к Соколовскому достаточно близко, он узнал лицо начальника штаба Отдельного корпуса жандармов – Петрова Николая Ивановича. Это был сильный сорокашестилетний мужчина, с небольшой бородкой и густыми, зачёсанными назад, седыми волосами, генерал-майор, бывший астраханский, помнится, губернатор.

– Ваше сиятельство, – первым протянул руку начальник жандармов.