Граф Соколовский и разыгранное убийство

Утёсов погладил густые бакенбарды и махнул рукой письмоводителю, дабы он продолжал записывать.

– А с баронессой Мыслевской вы знакомы?

– Да. Много лет. Марина Николаевна и моя супруга – близкие подруги. Баронесса Мыслевская – самая приятная личность из всех, что находятся в этом доме.

– О-о, не сомневаюсь, – хитро улыбнулся следователь и достал новую сигару.

Он уже приготовился зажечь спичку, как Соколовский протестующе вскинул руку.

– Я прошу вас не курить в моём присутствии. Да и не советую курить в другое время. Курение негативно сказывается на лёгких.

– Хе, вы словно, как моя жена говорите-с, – ухмыльнулся Утёсов, но сигару всё же отложил.

Граф видел, как усмехнулись понятые и молодой врач сравнению Соколовского с госпожой Утёсовой.

– Я рад, что хоть у кого-то в вашей семье здоровый рассудок, – бросил граф, уже нарушая границы приличия.

– Жаль, что после смерти вашего батюшки, в вашей семье таковых более нет-с, – глухо произнёс Утёсов.

Губы Александра Константиновича раздражённо дёрнулись, на секунду собравшись в трубочку. Он пожалел, что рядом нет одной из его любимых тростей. Иначе он уже запустил бы её в это опротивевшее лицо с мохнатыми бакенбардами.

– Так-с, вернёмся к делу. Надеюсь, ты этого не записал?

Письмоводитель уверенно дал отрицательный ответ.

– Александр Константинович, простите за бестактность, но я обязан задать очень важный вопрос. Прошу ответьте и не ссылайтесь на личный характер, – Утёсов выдержал паузу и невозмутимо посмотрел прямо в глаза Соколовскому. – Правда ли, что баронесса Мыслевская, близкая подруга вашей жены, провела в вашей комнате прошлую ночь?

– Да, – озлобленно ответил граф и запоздало понял, что лучше бы было солгать. Желваки напряглись на его щеках. – Мы с молодых лет любим игру в шашки. Мы давно не виделись и не могли не сыграть при встрече.

– Не знал, что в шашки ночью нынче играют-с.

– Я отправился искать их у себя в комнате. И искал их слишком долго. Марина Николаевна зашла за мной, а спускаться вниз мне уже не хотелось. Вот мы и остались. Мы допоздна беседовали за игрой, а потом она, естественно, удалилась.

– Естественно-с, – повторил за графом Утёсов.

– Послушайте! – граф резко вскочил на ноги и в два шага оказался перед столом. – Я не потерплю грязных намёков, сударь!

Утёсов молчаливо поднялся. Он, грузный и сильный мужчина, угрожающе поставил внушительные кулаки рядом с музыкальными пальцами Соколовского и приблизился. Его косматые бакенбарды застыли в одном дюйме от маленькой треугольной бородки.

– Простите меня, милостивый граф, если оскорбил вас. Я и не думал ничего дурного о вас и безутешной вдове барона Мыслевского.

Не успел Соколовский вернуться на своё место, как Утёсов задал новый провокационный вопрос.

– Один из свидетелей (какая чудесная у него память!) вспомнил, что вы выходили на какое-то время из столовой. Так это или свидетель что-то перепутал?

«Что же за дрянь этот ваш свидетель. То-то ты в меня и вцепился. Наговорил уже про меня этот мошенник плешивый», – вознегодовал в мыслях своих граф.

– Не перепутал ничего ваш почтенный свидетель. Я действительно отходил переговорить со своей экономкой. Марфа спрашивала, не принести ли мне ещё чего-нибудь.

– Вы отказались?

– Отказался.

– А правда, что у вас было собственное меню? Вы ели те же блюда, что и все остальные, или нет?

– Правда, Марфа позаботилась, чтобы в среду я не съел ничего мясного.

– Вот как-с. Ваша экономка присутствовала на кухне и помогала готовить?

– Да. Находясь вне кухни, она не смогла бы мне ничего приготовить.

– Это логично-с. Уже утро. Вы, пожалуй, уже устали и хотите отдохнуть?

– Пожалуй, – недовольно ответил граф.

Больше всего на свете он желал в тот момент поскорее отделаться от ненавистного следователя и начать собственное расследование. Осталось лишь несколько формальностей. Самой неприятной для столичного дворянина была необходимость личного обыска. Его пиджак и жилет тщательно проверили, попросили вывернуть карманы на брюках, снять туфли и носки. Не найдя ничего подозрительного, ему вернули вещи и почтительно попрощались.

Выйдя из комнаты, почти проветрившейся от табачного дыма, Александр Константинович встретился с Марфой. Теперь настала её очередь дать показания. Граф хотел предупредить её, чтобы не сболтнула ничего лишнего, но рядом стоял полицейский, и этого нельзя было сделать. Поравнявшись с хозяином, Марфа загадочно подмигнула. И это встревожило его ещё больше. Один Бог знал, что готовилась наплести эта болтушка.

В зале, под присмотром двух людей с бляшками на груди, дожидалась своей очереди прислуга. Лакей, горничная, две поварихи и Анечка – все, кто прислуживали в злосчастный вечер. Аня выглядела заплаканной и необычайно взволнованной. Сердце Александра Константиновича не выдержало, и он протянул девушке свой чистый платок.

– Возьмите, дорогая вы моя, – улыбнулся граф. – Я не хочу видеть ни одной слезинки на вашем личике.

Девушка приняла платок и смущённо улыбнулась.

– Благодарю вас, господин.