Граф Соколовский и разыгранное убийство

– Вот так, вытирайте. Чтобы ни одной слезинки не осталось. Милейший, – граф подозвал ближайшего хранителя порядка. – Милейший, будьте добры, принесите девушке воды. Вы видите, как она переживает смерть хозяина? Аннушка – вы чудесный цветок, нежный и прекрасный. Всё будет у вас хорошо, я надеюсь.

Больше граф ничего ей не сказал. Он, спрятав руки за спину, поднялся к себе. Но ещё долго граф Соколовский не мог сосредоточиться на деле – мысли то и дело занимали воспоминания давно минувших дней.

Глава шестая Никогда и ничего не берите с места преступления

– Какой мерзавец! Он, верно, думает, что я и Мыслевская – любовники, а ты сыпанула в кружку этого Нарцисса цианид. Каков! Держиморда!

Граф, вооружённый жёлто-коричневой тростью, украшенной двумя чёрными кольцами, делящими её почти на равные три отрезка, яростно расхаживался взад-вперёд по барсуковской библиотеке. Тросточка в его руке, изготовленная немецким мастером, обладала способностью складываться по принципу подзорной трубы. Из-за такой компактности Соколовский предпочитал в дальних поездках именно её.

– Каков нахал! Он мне прямо в лицо делал недвусмысленные намёки! На мою якобы связь с ней!

– Александр Константинович, ну, хватит. Успокойся, – упрашивала Марфа.

Она уже и сама была не рада, что упомянула фамилию «Утёсов». «Чёрт меня дёрнул за язык, – подумала Марфа, – ох, какая ж я дура-то». Кроме них в барсуковской библиотеке присутствовал Франц Карлович.

– В лицо! И при посторонних!

Граф разбушевался не на шутку. Он злобно потряс тяжёлой шарообразной рукояткой в форме собачьей головы. Опаловая собачья голова несколько раз пролетела в нескольких дюймах от головы Франца Карловича.

– Александр Константинович, успокойтесь, – попросил молодой секретарь. – Вы ведь дворянин!

– Да, я граф! И не позволю! Всё! Так, всё! Марфа, я успокоился, – Соколовский действительно сделал глубокий вдох и выдохнул. – Вот, смотри, я сел. Довольна? Но каков нахал! Бычья морда!

– Да прекрати же ты, – в очередной раз вскричала экономка и села в соседнее кресло.

Марфа положила мягкую тёплую ладонь на сухие пальцы графа и похлопала по ним.

– Я спокоен. Не надо на меня так смотреть, Марфа. Продолжай, лучше, рассказывать.

– Да ничего я ему лишнего не выдала. Подтвердила, что сама решила тебе постные блюда приготовить, сама и готовила. Что вина ты не пил. Да его вчера никто не пил. Отто Германович этот ещё утром распорядился вина не подавать. Сказала, что знаю с детства тебя. Что ты воспитанный, добрый, умный, ни в коем случае отравить не мог. А вот немца я восклицательным бы знаком пометила. Больно он подозрительный. Кому, как не управляющему, смерть Барсукова нужна? Рассказала, что Франц Карлович у тебя первый год служит. Что мало с кем ты встречался последнее время, что прежний хозяин, как помер, так ты теперь весь в долгах, как в шелках…

– Ой, Господи. Вот откуда у тебя язык такой? – воздел к небу глаза граф. – Ты же сама мне мотив стряпаешь.

Александр Константинович резко поднялся и размашистыми шагами стал ходить взад-вперёд по залитой солнцем барсуковской библиотеке. Франц Карлович подобрал под себя ноги, дабы граф ненароком об них не споткнулся.

– Я уже вижу, как этот Утёсов меня убийцею выводит: дескать, долг с процентами я вернуть не могу, вот и приказал служанке подсыпать яду в чай. Ах, ещё и любовница под боком. Ну, конечно же, я убийца. Кто же ещё? Кто поверит, что Барсуков прощал мне батюшкин долг взамен на присутствие на открытии фабрики? Бред какой-то. Но я эти обвинения в пух и прах разнесу, всё равно. У меня и письмо его есть и документы, подтверждающие сделку. Мыслевской Барсуков такую же сделку предложил. Она подтвердит.

– Мне продолжить?

– А и так ясно – галиматьёй ты его засыпала с ног до головы. Неудивительно, что дольше всех у него сидела, – фыркнул граф. – Эх, как жаль, что у него голова от тебя не лопнула.

– Александр Константинович, я не понимаю до сих пор. Всю ночь думал. Для чего вы меня форточку просили открыть?

Марфа и её хозяин переглянулись. В их взаимных взглядах промелькнуло ощущение какой-то виноватости перед секретарём. Соколовский жестом предложил Марфе поведать Францу Карловичу причину той просьбы.

– Послушать я хотела, голубчик, – глядя на книжные полки, пояснила экономка. – Не любопытства ради, а на пользу дела.

– Ну, выкладывай, чего узнала? – спросил Александр Константинович.

– Да ничего важного. Все одно и то же твердят. Всем странным кажется поступок Барсукова. Когда он вывел гостей скульптуру свою показать. Паша так тихо говорил, что я едва слышала через форточку. Знаете, такое у меня чувство, будто не любил он деда. Вот не знаю почему. Но чувствую. Чем-то озлоблен он на деда и, прости Господи Иисусе, но даже рад его смерти.

– Да нет, показалось вам, – сконфузился Франц Карлович. – Павел – добрый юноша.