Графиня де Монсоро

— Но если кто-то мешает господину де Келюсу, — сказал Бюсси, — пусть господин де Келюс оттолкнет его, как только что поступили вы.

— Я тоже ему это посоветовал, господин де Бюсси, — сказал Шомберг, — и думаю, что Келюс готов последовать моему совету.

— А! Это вы, господин де Шомберг, — сказал Бюсси, — я не имел чести узнать вас.

— Наверное, у меня все еще не сошла с лица синяя краска, — сказал Шомберг.

— Отнюдь, вы, напротив, очень бледны, может быть, вам нездоровится, сударь?

— Сударь, — сказал Шомберг, — если я и бледен, то от ярости.

— А! Вот оно что! Значит, вам, как господину де Келюсу, мешает нечто или некто?

— Да, сударь.

— Мне тоже, — сказал Можирон, — мне тоже мешает некто.

— Вы, как всегда, весьма остроумны, дорогой господин де Можирон, — сказал Бюсси, — но в самом деле, господа, чем больше я на вас гляжу, тем больше меня огорчают ваши расстроенные лица.

— Вы забыли меня, сударь, — сказал д’Эпернон, гордо встав перед Бюсси.

— Прошу прощения, господин д’Эпернон, вы, как обычно, держались позади остальных, и к тому же знакомство с вами, должен признаться, никогда не доставляло мне особенной радости.

Это было очень любопытное зрелище: непринужденный, улыбающийся Бюсси посреди четырех кипящих от ярости миньонов, которые кидали на него недвусмысленные грозные взгляды.

Только глупец или слепой мог не понять, чего добиваются королевские фавориты.

Только Бюсси мог делать вид, что не понимает их.

Он помолчал, все с той же улыбкой на губах.

— Итак! — притопнув ногой, громко воскликнул Келюс, который первым потерял терпение.

Бюсси поднял глаза к потолку и огляделся.

— Сударь, — сказал он, — заметили вы, какое в этом зале эхо? Ничто так не отражает звука, как мраморные стены, а под оштукатуренными сводами голоса звучат в два раза громче. В открытом же поле звуки, напротив, рассеиваются, и, клянусь честью, я полагаю, что облака играют тут немалую роль. Я выдвигаю это предположение вслед за Аристофаном. Вы читали Аристофана, сударь?

Можирон принял это за приглашение со стороны Бюсси и подошел поближе, чтобы поговорить с ним наедине.

Бюсси остановил его.

— Никаких секретов здесь, сударь, умоляю вас, — сказал Бюсси, — вы же знаете, как ревнив его величество король. Он решит, что мы злословим.

Можирон отступил, взбешенный более чем когда-либо.

Шомберг занял его место и сказал напыщенным тоном:

— Что до меня, то я немец, пусть грубый, тупой, но прямой. Я говорю во весь голос, чтобы все, кто меня слушает, слышали, что я сказал. Но когда мои слова, которые я пытаюсь сделать как можно более понятными, не доходят до того, к кому они обращены, потому что он глух, или не поняты им, потому что он не хочет понимать, в таком случае я…

— Вы? — сказал Бюсси, устремляя на молодого человека, чья нетерпеливая рука уже угрожающе поднималась, один из тех взглядов, которые могут вырваться только из ни с чем не сравнимых зрачков тигра, взглядов, которые словно извергаются из глубины пропасти и так и мечут пламя. — Вы?

Рука Шомберга опустилась.

Бюсси пожал плечами, сделал оборот на каблуках и повернулся к нему спиной.

Теперь он оказался лицом к лицу с д’Эперноном.

Д’Эпернон уже бросился в бой, и пути к отступлению у него не было.

— Поглядите, господа, — сказал он, — каким провинциалом стал господин де Бюсси после бегства с его высочеством герцогом Анжуйским: он отпустил бороду и не носит на шпаге банта; на нем черные сапоги и серая шляпа.

— Как раз об этом я сейчас и сам размышлял, дорогой господин д’Эпернон. Видя вас таким щеголем, я подумал: “До чего могут довести человека несколько дней отсутствия при дворе! Я, Луи де Бюсси, сеньор де Клермон, вынужден равняться на вкус мелкого гасконского дворянчика!” Но разрешите мне пройти, прошу вас. Вы подошли так близко, что наступили мне на ногу, и господин де Келюс тоже. Я это почувствовал, хотя на мне и сапоги, — добавил он с чарующей улыбкой.

И, пройдя между д’Эперноном и Келюсом, Бюсси протянул руку Сен-Люку, который как раз вошел в залу.

Сен-Люк заметил, что рука эта вся в поту.

Он понял: происходит что-то необычное, и, увлекая за собой Бюсси, сначала вывел его из кольца миньонов, а затем и из залы.

Ропот удивления поднялся среди миньонов и распространился на другие группы придворных.

— Невероятно! — говорил Келюс. — Я его оскорбил, а он мне не ответил.

— Я, — сказал Можирон, — я бросил ему вызов, и он не ответил.

— Я, — подхватил Шомберг, — поднес руку к самому его лицу, и он не ответил мне.

— Я наступил ему на ногу, — кричал д’Эпернон, — наступил на ногу, и он остался спокоен!

Д’Эпернон словно бы даже вырос на высоту ступни Бюсси.

— Совершенно ясно: он делает вид, что ничего не понимает, — сказал Келюс. — Тут что-то есть.

— Я знаю, что! — воскликнул Шомберг.

— Что же?

— А вот что. Он прекрасно видит, что вчетвером мы убьем его, и не хочет быть убитым.

В это время к молодым людям подошел король. Шико шептал ему что-то на ухо.

— Ну, — произнес король, — что же вам говорил господин де Бюсси? Мне послышалось, разговор у вас был серьезный.

— Вы желаете знать, что говорил господин де Бюсси, государь? — спросил д’Эпернон.