Графиня по вызову

– Ах вот, значит, как! – первой нашлась супруга. – Значит, женщины тебя давно не интересуют. А кто интересует, мы теперь отлично видим.

Местоимение «мы» наглядно демонстрировало, что леди Рохас уже мысленно объединила себя с блондинкой и брюнеткой, движимая инстинктом женской солидарности.

– Это никуда не годится! – охотно поддержала ее темноволосая девушка. – Ты что же, и в моих объятиях думал вот о нем?

Она брезгливо наморщила носик, указывая на вновь прибывшего.

Последний изумленно воззрился на Рохаса.

– Ты что же, – взвизгнул он, – изменял мне с… с… – его губы задрожали, будто он никак не мог выговорить последнее слово, – с женщинами?!

Барон вжался в стену и молчал, пусть с опозданием, но все же сообразив, что теперь каждое слово может быть использовано против него. Остальные переругивались между собой, все сильнее повышая голос, но разом притихли, когда влезший в окно последним мужчина внезапно ринулся к кровати.

– Здесь кто-то есть! – объяснил свое поведение он. – В твоей постели! Сейчас мы наконец узнаем, с кем ты нам изменяешь!

И он резким движением сбросил одеяло. После чего все надолго застыли без движения. В постели барона, положив голову на подушку, лежала полутораметровая игуана, взиравшая на суетящихся двуногих немигающим взглядом маленьких темных глаз.

На следующий день принц и Рэм, с разрешения Армана, залезли ко мне в окно, дабы проверить, воспоследует ли за этим письмо от барона. Арман разрешил, правда, с условием, что они возьмут его с собой, так что в окно забирались втроем. Я махнула рукой. Когда в окно девушки забирается один мужчина, она воспринимает это как романтику. Когда двое, она удивляется, особенно если один из них – наследник престола. А дальше число перестает иметь значение.

Письма от барона не воспоследовало.

А еще через день меня вызвали к кардиналу.

За мной, как и в прошлый раз, пришел Гратен. Теперь я сразу поняла, что ему нужно.

– Его высокопреосвященство желает меня видеть? – обреченно осведомилась я.

– Именно так.

Гратен вежливо склонил голову.

«С вещами?» – чуть было не спросила я. Но сдержалась. И, изобразив на лице выражение «Я всегда счастлива лицезреть главу эрталийской церкви», проследовала по уже привычному маршруту.

Кардинал вновь сидел за рабочим столом и как раз вскрывал толстый конверт при помощи мельхиорового ножа для бумаг, рукоять которого изображала голову грифона. Я невольно засмотрелась на этот предмет: учитывая, что грифон – животное мифическое, было весьма любопытно увидеть такую вещь именно у кардинала.

– Присаживайтесь, леди Ортэго, – произнес Монтерей, не поднимая глаз.

Я послушалась. Опустилась в кресло и скромно сложила руки на коленях, приняв умеренно виноватый вид.

– Итак, леди Ортэго, – проговорил кардинал, откладывая вскрытый конверт, – я наслышан о том, как вы обошлись с бароном Рохасом.

«Если от вашего племянника, то он – ябеда», – подумала я. И изобразила на лице еще более виноватое выражение.

– Я готова исповедаться, ваше высокопреосвященство.

– С огромным интересом выслушал бы вашу исповедь, дочь моя, – ответил кардинал, – но только не в том, о чем мне и так досконально известно. А что-то подсказывает мне, что в другом вы исповедоваться не станете.

Сделать лицо еще более виноватым было бы трудно, поэтому я в знак раскаяния опустила глаза.

– Известно ли вам, – сурово произнес кардинал, поднимаясь со стула, – что происшествие двухдневной давности произвело на барона Рохаса сильное впечатление?

Я молчала, продолжая держать голову опущенной. Что, впрочем, не мешало мне внимательно следить за каждым движением Монтерея. Повернувшись ко мне спиной, он прошел к располагавшемуся за столом бюро и открыл дверцу, за которой находились многочисленные выдвижные ящички.

– С супругой барон помирился, – продолжал кардинал, – однако в корне пересмотрел свое отношение к разоблачительным письмам и принял решение воздержаться отныне от их написания. И вот за это, – он повернулся ко мне, – я должен выразить вам свою благодарность.

Напускное выражение раскаяния слетело с моего лица, и я подняла голову, удивленно уставившись на Монтерея.

– Вот, – сказал кардинал, извлекая из ящичка толстую стопку бумаг, перевязанную лентой, и небрежно кидая ее на стол. – Все эти письма я получил от барона Рохаса за последние полторы недели.

– Барон писал письма ВАМ? – изумилась я.

– Что вас в этом удивляет? – Кардинал снова занял свое место за столом. – Барон радел о моральном облике эрталийского дворянства. Кому же, как не пастырю, следует сообщать о духовном разложении вверенной ему паствы?

Я понимающе кивнула. Должно быть, Рохасу кардинал не сообщал, что государственная измена интересует его значительно сильнее измены супружеской.

– Как вы, наверное, понимаете, у меня есть масса более важных дел, чем просмотр вот этого, пусть даже и беглый. – Кардинал бросил взгляд на толстую пачку писем. – Впрочем, давайте перейдем к другому вопросу.

К другому?! На всякий случай я снова изобразила виноватое лицо.