Гракх Бабёф и заговор «равных»

7 мая (11 флореаля) Гризеля и других военных агентов познакомили с членами Тайной директории. Дарте привел его на конспиративную квартиру и представил Бабёфа, Буонарроти, Жермена и Дидье (связного, через которого штаб общался с агентами) со словами: «Вот они, наши достойные предводители!»{367} Любопытно, что Дарте, таким образом, ставил себя ниже их в иерархии заговорщиков: а ведь он будет единственным, кроме Бабёфа, кого суд в Вандоме приговорит к смертной казни, имя же Дидье известно только специалистам. Впрочем, возможно, что Гризель домыслил эти слова или как-то неправильно понял Дарте. Агент связи фигурирует рядом с Бабёфом, видимо, потому что «Трибун народа» жил в это время именно у него, равно как и Дарте: может быть, именно поэтому для последнего он и являлся «шефом».

В этот же день был создан Военный комитет организации. В него вошли Жермен, через которого комитет сносился с тайной Директорией, генералы Ж.Л.Ж. Фион (деятель революции в Льеже), Г.Ж.А. Массар (бывший деятель военного министерства) и Ж.А. Россиньоль (бывший ювелир, участник штурма Бастилии и войны в Вандее), а также сам Гризель. Члены комитета разрабатывали план силового захвата власти и занимались вербовкой кадров в среде военных. Собирался Военный комитет на квартире портного Рейса (Reys) на улице Монблан, затем у его коллеги Клере и, наконец, у Массара, в доме вдовы Сержан (Sergent) на улице Нев-Эгалитэ (ныне часть улицы Абукир){368}. Также Буонарроти сообщает о двух совместных заседаниях комитетов: 8 мая (19 флореаля) и 9 мая (20 флореаля){369}.

Что же представляли собой заседания верхушки заговорщиков? «Не читали, не писали, а много спорили о будущем восстании»{370}, - так описал в своих показаниях Гризель одно из последних собраний. Все беседы, по его же словам, велись в полный голос: особенно шумным был Россиньоль, изрыгавший призывы к насилию, которые Гризель «уже слышал от него сотни раз»{371}. Благодаря тому, что небольшое окошко было занавешено, а улица, на которой стоял дом, была широкой и многолюдной, заговорщики могли не опасаться быть услышанными. К тому же, «12-15 человек, собравшихся в закрытом помещении не имеют нужды орать во все горло, особенно когда в общих чертах они уже согласны между собой»{372}, - рассуждал Гризель дальше. «В общих чертах» - следовательно, в частностях заговорщики еще не пришли к одному мнению.

Несмотря на утверждение Буонарроти, что бабувисты были едины в политических взглядах, весь текст его книги в части, касающейся развития заговора, свидетельствует о том, что между членами Тайной директории и Военного комитета существовало множество разногласий. О чем же спорили «равные»?

Одним из принципиальных пунктов, вызвавших наибольшие расхождения, был вопрос о власти на переходный период. Дарте и Дебон выступали за единоличную диктатуру, в то время как остальные участники директории стояли за коллегиальную форму правления{373}. По сообщению Буонарроти, поднимались среди заговорщиков голоса и в пользу временного объединения с роялистами, но в итоге это предложение было отвергнуто{374}. Россиньолю не терпелось устроить такой террор, «чтобы весь мир содрогнулся», в то время как Фион настаивал на том, что убивать всех дворян и священников без разбору не следует: надо различать в их среде настоящих республиканцев. Фиона не слушали: лишь с трудом ему удалось убедить остальных пощадить послов иностранных государств. Дарте и Россиньоль предлагали, когда начнется восстание, поджечь Медонский и Венсеннский замки, чтобы отвлечь правительственные силы; Бабёф и Фион с этим планом не соглашались{375}.

Также из показаний Гризеля следует, что неравенство равных (точнее, их верхушки) выражалось не только в том, что Дарте, если верить Гризелю, ставил себя ниже Буонарроти, Дидье и Жермена, но и в разной степени активности участия в работе и разной степенью допущенности к принятию решений. Так, об участии в предприятии Лепелетье Гризель только слышал: сам брат знаменитого мученика не появлялся на собраниях, он только давал деньги бабувистам; причем давал мало, на что Россиньоль и Массар регулярно жаловались{376}. Марешаль тоже не появлялся: об их с Лепетелье участии в заседаниях ничего не говорит и Буонарроти. Явка на собрания Военного комитета также не была стопроцентной, хотя до ареста этих собраний успели провести не так уж много. Так, 16 флореаля не пришли Фион и Жермен, которые отправились в Гренельский лагерь, но никому не объяснили, с какой целью; заседание закончилось очень быстро, так как заседать без этих двоих не имело смысла. То же самое произошло назавтра: в этот день, как оказалось, Фион и Жермен участвовали в важных переговорах по слиянию с другой группировкой, о результатах которой не только Гризель, но Дарте узнают потом как уже о свершившемся факте{377}. Не это ли неравенство и пренебрежение (наряду с пониманием того, что успех весьма сомнителен) и толкнуло Гризеля на измену?..

* * *