Гракх Бабёф и заговор «равных»

Может быть, Барбье просто не хотел усугублять свою участь признанием в сочувствии антиправительственному заговору? Однако другой источник указывает на то, что молодой полицейский был не из тех, кто боится признать свои взгляды. По свидетельству Буонарроти, он был осужден на 10 лет тюрьмы в связи с восстанием в полицейском легионе, а в 1797 г. его вместе еще с одним полицейским, Ж.Б. Менье, привезли на суд в Вандоме, чтобы свидетельствовать против бабувистов. Однако молодые люди отказались это делать, склонились перед подсудимыми и приветствовали их пением республиканских гимнов. «Менье и Барбье во всеуслышанье отказались от всего, что имели слабость признать, и предпочли навлечь на себя новое обвинение в лжесвидетельстве, чем произнести хотя бы единое слово против людей, которых предали суду»{448}, - хвалебно отзывался о них Буонарроти. Почему же «слабость», имевшая место год назад, сменилась такой смелой демонстрацией радикализма? Может быть, дело в том, что разоблачение и Вандомский процесс сделали Бабёфа таким знаменитым, каким он не был никогда раньше и обеспечили своего рода рекламу его доктрине? В 1796 г. Барбье мог не понимать, недооценивать или не придавать значения сути и масштабу бабувистского плана; в 1797 г. он уже больше знал о заговоре «равных». Конечно, это всего лишь версия. Но, так или иначе, доказательствами того, что Барбье и его коллеги в 1796 г. сочувствовали коммунистическому идеалу и видели в Бабёфе своего вождя, мы не располагаем.

Неоднозначными были не только политические симпатии полицейского легиона, но и то, как этот легион воспринимался со стороны. В свое признание уже упоминавшийся Барбье включил любопытную историю, поведанную ему коллегой из 3-го легиона. Придя на рынок за штанами, тот заговорил с одной торговкой. Узнав, что он из полицейского легиона, та дала ему штаны бесплатно и еще 100 франков в придачу, добавив, что легионер может пользоваться ее кровом и столом, сколько захочет. Полицейский, однако, не воспользовался приглашением, так как не понял, какую партию хотела поддержать торговка в его лице - «якобинцев, патриотов или правительство»{449}. Те, на кого собирались опереться заговорщики, не только могли не иметь четкой политической позиции, но и не всегда понимали, к какому лагерю причисляют их другие.

Бабувисты рассчитывали на союз с полицейскими и какое-то время после того, как те прекратили восстание. По сообщению Гризеля, 15 флореаля Жермен привел на собрание заговорщиков некого Пеша (Peche) - капитана из третьего батальона легиона. Этот Пеш сообщил, что готов выступить под знаменами бабувистов вместе с тремястами товарищами; он даже выразил готовность вместе с ними взять на себя расправу с директорами. Однако заговорщиков разочаровало то, что Пеш не предложил никаких конкретных военных планов. В конце концов, от его предложения отказались, так как еще не чувствовали себя готовыми к выступлению{450}; Пеш же, очевидно, торопился. Видимо, именно в связи с этим разрывом 20 флореаля агент в двенадцатом округе Моруа будет писать, что оставшиеся в городе легионеры считают его предателем{451}.

3.4. Ценные союзники: депутаты, бывшие и нынешние

Весной 1796 г. Тайная директория общественного спасения не была единственным штабом по подготовке свержения правительства «слева». Как раз в этот период сформировалась группа бывших депутатов Конвента в составе А. Амара, М. Вадье, Ж.Ф. Леньело, К. Жавога, П. Шудье, Ж. Ф. Рикора, М.А. Юге, Р. Ленде, Ж.Б. Лефранка и других, выступавшая за возвращение Конституции 1793 г. Читатель, вероятно, помнит, что по крайней мере двое первых ранее участвовали в кружках, объединявших Бабёфа и близких к нему людей. Теперь лозунги двух группировок фактически совпадали - следовательно, совпадала и их социальная база. Бабувисты и бывшие депутаты должны были либо объединиться, либо стать непримиримыми соперниками.