Грамматические вольности современной поэзии, 1950-2020

Именно это значение – значение самоотчуждения или отчуждения другого – и несет местоименная частица себе. На самом деле она указывает на то, что субъект действия – по собственной воле или по доброй / недоброй воле другого (действуя в своих интересах или не преследуя никаких интересов, получая удовольствие или не получая его – все это зависит от меняющихся ситуаций и отражающих их контекстов!) – замыкает себя в своем действии, будучи полностью захвачен и поглощен им, отчуждает окружающий мир от себя или, замыкая действие в себе, себя отчуждает от внешнего мира, или же отчуждается миром и, оказываясь объектом отчуждения, замыкается в себе и в своем действии (Пеньковский 2004: 173).

Учитывая это, можно сказать, что в тексте Полякова с образом стоящего куда-то кипариса и сочетанием собою стоит (независимо от варианта его толкования) наблюдается противопоставление авторской картины мира обыденному представлению о дереве: кипарис стоит не для того, чтобы на него смотрел человек, у него есть своя цель стоять куда-то. В этом случае ненормативная векторная валентность глагола становится средством одушевления предмета. Производящей конструкцией может быть и выражение стоит себе (‘стоит, не обращая ни на кого внимания’).

Следующий пример демонстрирует смысловое преобразование глагола лежать:

За что они вдвоём из темноты терпели
то ласку, то толчки невероятных тел?
Куда она лежит

на старческой постели,а он за что над ней, взлетая, не взлетел?

Виталий Кальпиди. «Ореховый старик и девушка вблизи»

[1103].

Возможно, что здесь образ направленности вызван языковой метафорой устремлен мыслью. Но в тексте очевидна эротическая образность, и в таком случае порождающим элементом могут быть слова с семантикой полета, входящие в эротический дискурс и эксплицированные последней строкой фрагмента.

Слова на старческой постели относятся к постели старика, а не девушки. В таком случае вопросительное слово куда синонимично слову зачем (в смысле ‘что ее ждет’). Определение на старческой вполне отчетливо обозначает перспективу смерти, и если имеется в виду будущее старика, то любовное соединение здесь приравнивается к смерти не только архетипически, но и всей образной системой текста.

Языковым импульсом или фоном (т. е. фразеологической пресуппозицией) такого употребления глагола может быть нормативное сочетание куда лежит в вопросе куда она лежит головой? Нормативно и сочетание с формой прошедшего времени: Куда она легла?

Е. В. Рахилина убедительно показала, что семантика глаголов стоять и лежать связана не столько со зрительным восприятием вертикального или горизонтального положения объекта, сколько с представлением о его функциональности с точки зрения человека (Рахилина 2008: 293).

Текст Виталия Кальпиди с конструкцией куда она лежит, на первый взгляд, противоречит языковому представлению о нефункциональности лежания: глагол лежит здесь соотнесен с метафорой полета. Но по существу вывод Е. В. Рахилиной подтверждается и этим контекстом: вопрос куда? в значении зачем? может читаться как вопрос риторический, и тогда в стихотворении Кальпиди обнаруживается смысл ‘никакого куда быть не может, незачем ей там лежать’. Разумеется, авторская позиция в данном случае предполагает не осуждение, а сочувствие.

В стихах Олега Юрьева встретилось аномальное примыкание к глаголу активного действия петь, однако субъект этого действия – сновидения:

И видел я его глаза,
И слушал топота стяженья…
Куда ж ты ломишься, лоза?
Куда поёте

, сновиденья?..

Олег Юрьев. «Ты пахнешь снегом и вином…»

[1104].

Аномальное обозначение адресованности действия или состояния

В большинстве контекстов аномальное употребление беспредложного дательного падежа существительных и местоимений является средством одушевления и олицетворения адресата: